Италия вступила в войну не на той стороне!

Италия вступила в войну не на той стороне!

У штабного вагона царило необычайное оживление. Офицеры
маршевого батальона толпились вокруг капитана Сагнера, который
взволнованно что-то рассказывал. Он только что вернулся из
комендатуры вокзала и держал в руках строго секретную
телеграмму из штаба бригады, очень длинную, с инструкциями и
указаниями, как действовать в новой ситуации, в которой
очутилась Австрия 23 мая 1915 года.
Штаб телеграфировал, что Италия объявила войну
Австро-Венгрии. Еще в Бруке-на-Лейте в Офицерском собрании во
время сытных обедов и ужинов с полным ртом говорили о странном
поведении Италии, однако никто не ожидал, что исполнятся
пророческие слова идиота Биглера, который как-то за ужином
оттолкнул тарелку с макаронами и заявил: "Этого-то я вдоволь
наемся у врат Вероны".
Капитан Сагнер, изучив полученную из бригады инструкцию,
приказал трубить тревогу.
Когда все солдаты маршевого батальона были собраны, их
построили в каре, и капитан Сагнер необычайно торжественно
прочитал солдатам переданный ему по телеграфу приказ:
-- "Итальянский король, влекомый алчностью, совершил акт
неслыханного предательства, забыв о своих братских
обязательствах, которыми он был связан как союзник нашей
державы. С самого начала войны, в которой он, как союзник,
должен был стать бок о бок с нашими мужественными войсками,
изменник -- итальянский король -- играл роль замаскированного
предателя, занимаясь двурушничеством, ведя тайные переговоры с
нашими врагами. Это предательство завершилось в ночь с двадцать
второго на двадцать третье мая, когда он объявил войну нашей
монархии. Наш верховный главнокомандующий выражает уверенность,
что наша мужественная и славная армия ответит на постыдное
предательство коварного врага таким сокрушительным ударом, что
предатель поймет, что, позорно и коварно начав войну, он
погубил самого себя. Мы твердо верим, что с божьей помощью
скоро наступит день, когда итальянские равнины опять увидят
победителя при Санта-Лючии, Виченце, Новаре, Кустоцце. Мы
хотим, мы должны победить, и мы, несомненно, победим!"
Потом последовало обычное "dreimal hoch" / Троекратное ура
(нем.)/, и приунывшее воинство село в поезд. Вместо ста
пятидесяти граммов швейцарского сыра на голову солдатам
свалилась война с Италией.



x x x




В вагоне, где сидели Швейк, старший писарь Ванек,
телефонист Ходоунский, Балоун и повар Юрайда, завязался
интересный разговор о вступлении Италии в войну.
-- Подобный же случай произошел в Праге на Таборской
улице,-- начал Швейк.-- Там жил купец Горжейший. Неподалеку от
него, напротив, в своей лавчонке хозяйничал купец Пошмоурный.
Между ними держал мелочную лавочку Гавласа.
Так вот, купцу Горжейшему как-то взбрело в голову
объединиться с лавочником Гавласой против купца Пошмоурного, и
он начал вести переговоры с Гавласой о том, как бы им
объединить обе лавки под одной фирмой "Горжейший и Гавласа". Но
лавочник Гавласа пошел к купцу Пошмоурному да и рассказал ему,
что Горжейший дает тысячу двести крон за его лавчонку и
предлагает войти с ним в компанию. Но если Пошмоурный даст ему
тысячу восемьсот, то он предпочтет заключить союз с ним против
Горжейшего. Договорились. Однако Гавласа, предав Горжейшего,
все время терся около него и делал вид, будто он его ближайший
друг, а когда заходила речь о совместном ведении дел, отвечал:
"Да-да, скоро, скоро. Я только жду, когда вернутся жильцы с
дач". Ну, а когда жильцы вернулись, то уже действительно все
было готово для совместной работы, как он и обещал Горжейшему.
Вот раз утром пошел Горжейший открывать свою лавку и видит над
лавкой своего конкурента большую вывеску, а на ней большущими
буквами выведено название фирмы "Пошмоурный и Гавласа".
-- У нас,-- вмешался глуповатый Балоун,-- тоже был такой
случай. Хотел я в соседней деревне купить телку, уже
договорился, а вотицкий мясник возьми и перехвати ее у меня под
самым носом.
-- Раз опять новая война,-- продолжал Швейк,-- раз у нас
теперь одним врагом больше, раз открылся новый фронт, то
боеприпасы придется экономить. Чем больше в семье детей, тем
больше требуется розог, говорил, бывало, дедушка Хованец из
Мотоле, который за небольшое вознаграждение сек соседских
детей.
-- Я боюсь только,-- высказал свои опасения Балоун,
задрожав всем телом,-- что из-за этой самой Италии нам пайки
сократят.
Старший писарь Ванек задумался и серьезно ответил:
-- Все может быть, ибо теперь, несомненно, наша победа
несколько отдалится.
-- Эх, нам бы нового Радецкого,-- сказал Швейк.-- Вот кто
был знаком с тамошним краем! Уж он знал, где у итальянцев
слабое место, что нужно штурмовать и с какой стороны. Оно ведь
не легко -- куда-нибудь влезть. Влезть-то сумеет каждый, но
вылезть -- в этом и заключается настоящее военное искусство.
Когда человек куда-нибудь лезет, он должен знать, что вокруг
происходит, чтобы не сесть в лужу, называемую катастрофой. Раз
в нашем доме, еще на старой квартире, на чердаке поймали вора.
Но он, подлец, когда лез, то заметил, что каменщики ремонтируют
большой фонарь над лестничной клеткой. Так он вырвался у них из
рук, заколол швейцариху и спустился по лесам в этот фонарь, а
оттуда уже и не выбрался. Но наш отец родной, Радецкий, знал в
Италии "каждую стежку", его никто не мог поймать. В одной
книжке описывается, как он удрал из Санта-Лючии и итальянцы
удирали тоже. Радецкий только на другой день открыл, что,
собственно, победил он потому, что итальянцев и в полевой
бинокль не видать было. Тогда он вернулся и занял оставленную
Санта-Лючию. После этого ему присвоили звание фельдмаршала.