8. Адский огонь
Замок Броксгейт был построен на холме, располагавшемся примерно в полукилометре от моря. За считанные минуты от замка можно было прийти к крутой отвесной скале, к обрыву, чтобы смотреть в морскую даль и слушать шум накатывающихся на скалу волн. На возвышении, возле самого обрыва, был луг, на краю которого росло несколько деревьев. Не в последнюю очередь Кураев купил Броксгейт потому, что эта скала, этот луг, эти деревья на краю луга, эти холмы, этот морской берег и эта морская даль напоминали ему то сказочное видение, которое пришло к нему тогда, когда он впервые увидел музыку. Нет, в том видении он узрел вовсе не это же самое место, нет. Но эти два места были похожи, словно братья; в них было что-то одинаковое — правда, неуловимое; это было что-то манящее, а также то, что трудно выразить словами. Когда Кураев впервые увидел этот обрыв возле замка Броксгейт, ему в голову сразу же пришло: «Вот оно! Больше ничего не надо искать!».
Кураев часто приходил на это место, на этот луг. Он садился возле одного из деревьев и подолгу смотрел вдаль — то на холмы, покрытые травой и кустарником, то на скалы, то на море, то на облака. Очень часто в это время к нему приходила музыка…
В этот день Кураев снова пошёл на заветный луг на краю обрыва. Он присел на траву и стал смотреть вдаль. Но, несмотря на то, что было утро, он почему-то почувствовал усталость. Тогда он прилёг и ненадолго погрузился в сон. Вскоре он проснулся, приоткрыл глаза и заметил, что кто-то то ли идёт, то ли крадётся к нему в высокой траве. Кураев не раз замечал здесь какую-то кошку, охотившуюся за птицами. Он подкармливал её и поэтому подумал, что к нему крадется эта кошка в надежде что-нибудь съесть.
— Кис-кис-кис! — стал подзывать её Кураев. У него было немного жареного мяса и хлеба.
Трава раздвинулась и Кураев с удивлением увидел не кошку, а маленького человечка — не больше трёхмесячного котёнка, — одетого в зелёные одежды и носившего высокую шляпу с широкими полями. Этот человечек почти сливался с зелёной травой. Через плечо у него было перекинута довольно большая для его роста сумка. Его лицо было хоть и морщинистым — ибо лепрекон был стариком, — но довольно красивым, правильных черт. На лице красовалась большая седая борода и роскошные седые усы.
— Это же лепрекон! Живой лепрекон! — пронеслось в голове у Кураева.
— Сэр Эндрю? — поинтересовался человечек. — Владелец замка Броксгейт? Рыцарь, я полагаю? Потомок славного Рыжебородого Вильяма?
— Что-то вроде этого… — сказал Кураев. — Только тут уже никто не помнит никакого Рыжебородого Вильяма и его потомков; а этот замок я недавно купил и я никакой не рыцарь.
— Сколько времени протекло… — с грустью сказал человечек и на глазах его навернулась слеза. Затем он указал рукой на свою бороду и сказал:
— Когда-то эта борода была чёрной, как перья ворона! Славные, далекие дни молодости… Славная королева Эвелина! Жаль, что дни твои не были так долги, как это обычно бывает у эльфов!
Лепрекон нанемного задумался, предавшись воспоминаниям, а затем принял торжественный вид и начал произносить речь:
— Сэр Эндрю! Её высочество Эвелина II, королева эльфов, прослышав о твоём искусстве слагать музыку, послала меня испытать тебя — действительно ли ты такой музыкант и песнотворец, как говорит о тебе людская молва, или же слухи о тебе сильно преувеличены. Её высочество за награду предлагает тебе создать музыку к стиху Томаса Лермонта, написанного им на прощание со своей возлюбленной, Её высочеством королевой эльфов Эвелиной I. К этому стиху Лермонт почему-то не написал музыки и не сделал из него песню, но молчаливо оставил его на столе королевы, покидая владения эльфов — хотя это был один из лучших его стихов.
Тут лепрекон достал из сумки свернутый много раз и пожелтевший листок и стал разворачивать его. Развернув листок, он подал его Кураеву. Стих был на староанглийском, а не на гэльском, как он думал, но Кураев всё равно почти совсем не понимал смысла написанного. Произношение и ритм ему были также неясны. Кураев попросил лепрекона перевести и прочитать стих. Когда тот закончил чтение, в голове у Кураева сразу же зазвучала чудесная мелодия и заиграли небывалой красоты краски. Кураев схватил бумагу, предложенную ему лепреконом, и стал торопливо записывать ноты. Кураев понял, что мелодию писать надо для кельтской арфы, скрипки, партию которую, возможно, будет исполнять волынка, и барабана, писать просто, безо всяких лишних изысков — так, чтобы написанное мог исполнить даже один человек на арфе, без волынщика или скрипача и барабанщика, и чтобы эта же мелодия хорошо звучала на одной волынке или на одной скрипке даже в том случае, если её будут играть без двузвучий и аккордов; и, разумеется эта мелодия должна была хорошо и легко петься, не требуя певца-виртуоза. Тема стиха была грустная — прощание с любимой и Кураев решил написать айр. Через двадцать минут работа была закончена и Кураев отдал лист с нотами лепрекону.
Лепрекон пробежал глазами лист, свернул его и положил в сумку вместе с листом со стихами. Он запомнил музыку. Через мгновение в его руках неведомо откуда оказалась крошечная по человеческим меркам арфа и гном, закрыв глаза, заиграл. Казалось, он вошёл в какой-то исступление и снова унёсся в воспоминания молодости. Тихая музыка лилась над лугом и словно околдовывала всё вокруг, превращая луг в кусочек сказочной страны. Кураев сам изумился тому, как хорошо получилось у него написать музыку; а ещё он изумился тому, как велико было искусство исполнителя, игравшего на арфе, и как чудесна была эта арфа, созданная неизвестным ему великим мастером. Лепрекон уже давно доиграл написанное Кураевым и стал вытворять изумительные виртуозные вариации мелодии, развивать её и украшать… Кураев никогда не видел и не слышал ничего подобного; ничего подобного он никогда не услышал и до самой своей смерти, как ни пытался это воспроизвести: дарование лепрекона каким-то таинственным образом превышало дарование Кураева. И никогда Кураев не смог найти и такого инструмента, который хоть немного уподобился бы этой арфе по своему звучанию.
Лепрекон закончил играть, улыбнулся и молвил:
— Как придворный музыкант трёх королев и как арфист, однажды почти выигравший состязание, соревнуясь с Томасом Правдивым, я скажу, что людская молва о тебе права, о сэр Эндрю! И искусство твое почти также велико, как искусство Томаса. Поэтому получи награду, которую обещала тебе королева!
Тут он вынул из сумки коробочку, открыл её, достал оттуда четырёхлистный клевер и протянул его Кураеву.
— Я не совсем понимаю одного: — сказал Кураев, — могу ли я исполнять эту музыку перед людьми? Или это частный заказ, о котором я должен хранить молчание? Я всегда помню музыку, которую услышал, не говоря уже о той, что написал сам…
Гном задумался и сказал:
— Разумеется, ты можешь играть эту музыку. Но не должен рассказывать о нашей встрече, о том, что она написана по заказу королевы эльфов. И ты не можешь декламировать услышанный тобою стих Томаса. Ибо это очень личное. По крайней мере, для Эвелин I и её потомков.
Лепрекон вновь протянул Кураеву четырёхлистный клевер и сказал:
— Возьми! Он принесёт тебе удачу!
Кураев взял клевер и стал рассматривать его. И тут лепрекон достал из своей сумки какой-то золотистый порошок и посыпал им Кураева, бросив порошок вверх. Блистающий на солнце прах, попав на голову Кураева, тотчас же погрузил его в сон и он даже не заметил, как лепрекон исчез.
Когда Кураев очнулся, то он хорошо помнил свою встречу с маленьким человечком в зелёном; помнил он и то, что тот дал ему четырёхлистный клевер. Ему даже казалось, что этот клевер всё ещё в его руке. Но когда Кураев поднес руку к глазам, то увидел, что в ней ничего не было. Из-за этого Кураев сильно огорчился: ему сразу же пришло в голову, что на самом деле он ни с кем не встречался, а только лишь видел изумительный сон.
Очки упали с головы Кураева на землю, пока он спал, и он начал искать их на земле, среди травы. Когда Кураев нашёл и одел их, то его взгляд был устремлён на траву. Он заметил, что этой травой был клевер и что один клевер, прямиком уставившийся на него, был четырёхлистным. Кураев сорвал его и положил себе в карман. Когда же он срывал его, то совсем рядом с ним заметил ещё один четырёхлистный клевер! А рядом с ним — ещё один! Кураев изумился и стал подробно рассматривать луг, ища клевер с четырьмя листами. За пару минут он обнаружил несколько десятков четырёхлистных клеверов на пятачке в несколько квадратных метров; за этим пятачком клевер был обычным.
— Всё ясно! — подумал Кураев. — Каким-то образом здесь случайно завелись несколько четырёхлистных клеверов и они смогли дать обширное потомство. Этот крошечный участок в несколько квадратных метров — чудо природы!
И тут Кураева осенила мысль: да ведь эти несколько квадратных метров дёрна с четырёхлистным клевером можно снять и отвезти в Броксгейт, в сад или в оранжерею! А затем на основе этих растений создать новый сорт клевера — четырёхлистный! Им можно будет засевать целые лужайки и стадионы или держать дома в горшках, как обычнее цветы. Людям это понравится!
И Кураев пошёл к своей машине, взял хранившуюся в ней на всякий случай в багажнике лопатку и снял дёрна с этим замечательным клевером. Затем он вернулся в Броксгейт и сразу же поместил дёрн в оранжерее, рассказав попутно о своей затее создать новый сорт клевера садовнику. Идея создать новый сорт клевера, который, собственно, уже создала то ли сама природа, то ли маленький человечек в зелёной одежде, и подарить его людям странным образом увлекла Кураева так, что он уже не мог остановиться; он стал фанатом этой идеи; и он вовсе не намеревался делать это ради выгоды.
Вскоре, в знак признания заслуг в области культуры, Кураев был награждён Орденом Британской империи. На Родине говорили, что это сделано специально, чтобы досадить России и русским — ведь международное положение было тяжёлым и противостояние России и Запада всё нарастало и нарастало. Да и сам Кураев отчасти был согласен с тем, что в его награждении присутствовали политические и пропагандистские мотивы; однако же, Орден он принял. На церемонии присутствовал русскоязычный еврейский музыкант и музыковед Всеволод Новгородцев, известный всем ведущий русской службы BBC, тоже в свое время награждённый этим же Орденом.
В связи с приключениями, пережитыми на Родине, Андрей Вячеславович попросил не называть его русским музыкантом — ибо, как он сказал, русским себя уже не считает, хотя и рождён русским.
— Что же — вы отреклись от роду племени? Кто же вы тогда теперь? Еврей? Англичанин? — спросили его присутствовавшие на церемонии награждения русскоязычные эмигранты.
— Ну, это вы слишком… — ответил им Кураев. — Чтобы стать евреем или англичанином мало перестать быть русским — надо, чтобы хотя бы «на той стороне приняли». Поэтому — какой же я еврей или англичанин?
— Тогда кто же вы? Никто? — вновь спросили его.
— Кто? Просто нерусский. Или нерусский никто. Правда, так говорить про отрекшихся от своего народа не принято — «нерусский», «неангличанин», «нефранцуз»… Хотя я вовсе не против. Вобщем, можете звать меня «нерусский».
На той церемонии и в газетах, её описывавших, о Кураеве говорили как о гражданине или жителе Соединённого Королевства.
После того, как Кураева наградили орденом, в его голове пронеслась полусерьёзная мысль: «Вот, клевер начал действовать!». Затем ему сразу же вспомнился вопрос отца Наума, заданный на исповеди: «Веровал ли в сря́щу, в чох, в пола́з и в птичий грай?». Тогда Кураев сказал: «нет»; теперь, если бы он был на исповеди у отца Наума и тот задал ему подобный вопрос про клевер, он тоже мог бы честно сказать: «нет». Ибо в четырехлистный клевер, приносящий удачу, Кураев по-прежнему не верил: боги света и любви, по мнению Кураева, так не действовали, а просто, если могли, то защищали и без всякого клевера. Этот клевер был для него своеобразным знаком признания заслуг, своего рода тоже орденом, выданным королевой эльфов — то ли существующей в действительности, то ли лишь в его, Кураева, воображении.
Награждение Кураева орденом совпало с начавшейся на Родине широчайшей компании борьбы с предателями, ренегатами, изменникам, врагами народа, извращенцами, дегенератами и прочими подобными личностями. На их головы и светская, и церковная пропаганда накликала различные кары и бедствия. Их постоянно хулили и проклинали. Андрея Вячеславовича и его музыку и так не жаловали на Родине. После конкурсных постановок «Прометея» и «Ио» в России больше ничего кураевского в театрах не ставили; его музыку не играли. Однако хулили и ругали не больше, чем прочих предателей, извращенцев и перебежчиков. А если и больше, то не так уж и намного. На Родине Кураева не воспринимали серьёзно как музыканта — ведь он был известен там прежде всего как бывший миссионер и церковный писатель, а затем — как перевёртыш, оказавшийся гомосексуалистом. Над ним можно было смеяться и глумиться, поминая случай с колбасой и признание на ступенях храма Михаила Архангела — но воспринимать его как серьёзного и даже гениального композитора — это было слишком. Однако, Первый большой Кураевский тур и последующее награждение Кураева Орденом Британской империи всё переменили. Для светской и церковной пропаганды в России (и, соответственно в сознании подавляющего большинства её граждан) Андрей Вячеславович стал врагом и злодеем номер один. Кураев пришелся тут как нельзя кстати, естественно, и потому, что он был всем известным геем — а борьба с гомосексуализмом и гомосексуалистам в России шла по нарастающей.
На следующий после награждения день «Русский вестник» опубликовал статью «Эдинбургский пидор среди чертополоха и другой сорной травы». В статье говорилось о том, что подобные Кураеву выродки могут существовать лишь на Западе, где общество атомизировано — то есть там, где имеет место распад всех традиционных связей, объединявших людей в семью, род и народ. В России, — говорилось в статье, — такие выродки, как Кураев до недавнего времени были невозможны — ибо их тотчас же уничтожили бы нормальные люди, следящие за чистотой нравов. Вскоре после награждения Андрея Вячеславовича орденом по центральному каналу телевидения была показана передача, в которой демонстрировалась банка с той самой колбасой, хранившейся в спирте — то есть колбасой, побывавшей в заднице у Кураева.
Музыка Кураева стала под запретом официально. И если раньше на любительское исполнение произведений Кураева где-то на задворках смотрели сквозь пальцы, то теперь даже на подобные вещи стали смотреть весьма строго: исполнителям и слушателям грозило вовсе не шуточное наказание. А помимо этого наказания само собой разумелся карьерный крах и внесение в «черный список».
Тем не менее, слава Кураева как музыканта понемногу росла даже в России — несмотря на все запреты. В противовес Кураеву светская и церковная пропаганда выдвигала отечественного композитора. Этим композитором был никто иной, как митрополит Илларион Алфеев. Он, собственно, сам добровольно пошёл на роль величайшего отечественного композитора — главным образом, из-за зависти к Кураеву. Конечно, тягаться на мировом уровне с Андреем Вячеславовичем он не мог; но к его услугам была вся Россия вместе с государственной и церковной пропагандой…
Однажды Патриарх Кирилл и митрополит Илларион отдыхали вместе на одной из подмосковных дач. Патриарх Кирилл смотрел телевизор, а митрополит Илларион пытался играть на скрипке. Выходило снова весьма скверно. «Эх, не имей «Амати», а умей играти…» — в который раз произнёс Илларион шутку, которую узнал в годы своей учёбы в Московской консерватории. «Но, — продолжил Илларион, — в конце концов, опять же, я не исполнитель; я — композитор!». Затем Илларион вспомнил Тартини с его «Дьявольской трелью» — произведением, которое ему, Тартини, якобы наиграл сам Сатана. Илларион поставил играть «Дьявольскую трель» и заслушался. Когда музыка закончилась, он самокритично сказал:
— Честно говоря, многие, говоря, что мы там, в Отделе Внешних Церковных Сношений, чуть ли не служим Сатане и продали ему душу, сильно неправы… По-видимому, с известной долей критики надо воспринимать и сообщения о продаже души многими рок- и поп- музыкантами на Западе… Или душа у них такая дешёвая? Почти как у рэперов… — добавил митрополит-композитор и тут же осёкся — ведь он считал, что с высокой долей вероятности талант и даже гений Кураева — от Дьявола; почему же тогда Дьявол пришёл с предложением к Кураеву, а не к нему, Иллариону? Дьявол даже не заявился к нему, не удостоил его внимания — в отличие от каких-то рэперов…
В это время Его Святейшество смотрел фильм «Бэтмен» — тот самый, ещё 1989 года с Вэлом Килмером. Близилось завершение фильма. Бэтмен атаковал Джокера на бэтоплане; он бил с него по злодею прямой наводкой — но бесстрашный психопат Джокер твёрдо стоял на месте, даже не думая уклониться от пуль, снарядов и ракет, которые рвались и били в асфальт совсем рядом с ним. Его Святейшество с восхищением затаил дыхание, просматривая этот эпизод, — хотя, вероятно, видел его уже больше сотни раз. Боезапас у Бэтмена закончился; он подлетел слишком близко к Джокеру. Улыбающийся Джокер достал пистолет с неестественно длинным дулом — наверное, он стрелял бронебойными пулями — и стал хладнокровно прицеливаться…
— Давай, давай! Не всё сверхгерою Масленица! — стал подбадривать Джокера Его Святейшество.
Джокер нажал на курок. Единственная выпущенная им пуля попала в цель и сбила Бэтмена. Его бэтоплан задымился и рухнул возле ступеней готэмского собора… Обломки погребли под собой Бэтмена, который, видимо, потерял сознание.
Едва Бэтмен стал выкарабкиваться из под обломков, как в комнату к Патриарху вошёл митрополит Илларион. Зайди он немного раньше — тогда, когда Кирилл смотрел свой любимый эпизод со сбитием бэтмобиля — он навлёк бы на себя нешуточный гнев Патрираха. Но всё обошлось.
— Ваше Святейшество! — сказал Илларион. — Этого Кураева пора унять. Предателям, изменникам, извращенцам и перебежчикам, подобным ему — не место на Родине! И даже памяти о них и их славе — не место. С этим нужно что-то делать. Вместо гнилого Кураева русскому народу и церкви нужен иной композитор. Идеологически и религиозно выдержанный. И я готов, если не найдётся лучшего кандидата, предложить на эту роль себя. А с этим Кураевым пора кончать. Я же, со своей стороны, обязуюсь приложить все силы, чтобы стать лучшим композитором современности — если не во всём мире, то, по крайней мере, в России! И, клянусь Богом, я добьюсь этого!!!
Ганнибалова клятва была принесена.
Кирилл ненадолго задумался, а затем сказал:
— Что же. Будь по-твоему, Илларион. Надеюсь, ты не подведёшь. Ни нашу Родину, ни мать-Церковь, ни меня лично. Я же, в свою очередь, чем смогу — помогу. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь… Благословляю тебя на этот подвиг. Благословляю так, как преподобный Сергий благословил Пересвета и Ослябю…
После этого патриаршего благословения Кураев вскоре почуял, что Родина снова взялась за него ненашутку…
Что делал в это время Кураев?
Когда Его Святейшество в очередной раз пересматривал сцену подбития бэтмобиля, Андрей Кураев сидел в своём замке Броксгейт и смотрел один из местных, эдинбургских, каналов телевидения. Передача шла про разные рестораны, клубы и забегайловки Эдинбурга. В частности, про один из гей-клубов. Ведущий рассказывал про то, что в этом гей клубе с оригинальной программой выступает некий стриптизёр. Оригинальность программы заключалась в том, что при исполнении стриптиза он бздел для привлечения внимания публики. Показали даже интервью с этим стриптизёром. Оказалось, что он — вовсе не гей, а обычный студент, подрабатывающий стриптизом, чтобы оплатить кредит на образование. Кроме того, оказалось, что дед этого студента — русский православный священник, ныне покойный. Отец студента, тоже русский, перебрался в Англию в 2002 году. Далее ведущий поведал о трудах медиков, английских учёных, исследовавших «эротичность пука» и связь пукания с сексуальным возбуждением. Под конец передачи ведущий добавил, что после того, как в клубе появился новый стриптизёр, количество посетителей выросло на двадцать процентов.
Просмотрев эту передачу, Кураев вспомнил свою беседу со старцем Наумом, а именно то, как отец Наум вопрошал и рассказывал про блудные грехи, связанные с пуканием и едва не рассмеялся.
Итак, Родина снова взялась за Кураева ненашутку.
Сначала появилась передача, в которой одноклассники и ещё живые школьные учителя Кураева рассказывали о том, как Андрей Вячеславович педерастией получил в школе золотую медаль. Оказалось, что покойные завуч и директор школы, а также некие важные люди в Городском отделе народного образования Москвы были педерастами и Андрей Вячеславович, в котором гомосексуальные наклонности проснулись очень рано, удовлетворял их. Не забесплатно, конечно: они давили на учителей и те незаслуженно ставили Кураеву отличные оценки.
Оказалось, что Красный Диплом в МГУ Андрей Вячеславович заработал таким же образом — то есть своим ртом, задницей и членом. В сношениях с Кураевым были замечены заведующий кафедрой и декан факультета, на котором он учился, и даже несколько проректоров…
От службы в рядах Советской Армии офицером Андрею Вячеславовичу тоже удалось отвертеться сами понимаете каким способом — помогла тесная близость с начальником военкомата.
Вскоре Кураев был лишён Красного Диплома МГУ и Золотой Медали Школы. В этом деле участвовали профессорско-преподавательский состав МГУ, проведший специальное собрание, педагоги школы, в которой учился Кураев и, естественно, Министерство образования.
А далее произошло вот что. Из откровенных рассказов Кураева, размещённых им же самим в Интернете, следовало, что поступил он в МГУ, на философский факультет, незаконно: на экзамене по философии Андрей Вячеславович не знал ответа на один вопрос из двух и поэтому мог бы получить не выше тройки; спасло его то, что экзаменатор халатно отнёсся к своим обязанностям: прослушав ответ на первый вопрос, который Кураев знал хорошо, этот экзаменатор не стал дальше спрашивать Андрея Вячеславовича и поставил ему «пять». Этот экзаменатор был ещё жив. Он давно уже был пенсионером, но, несмотря на это, всё ещё работал в МГУ. Этот старичок был судим в МГУ неким «судом чести» и выгнан с позором. На суде он сильно каялся и просил его простить; он говорил, что в то время у него были важные дела и он хотел уйти с экзамена поскорее; он говорил, что тогда даже не представлял себе, какой выродок, какой моральный урод вырастет из Кураева — ибо, знай всё то, что будет, он намеренно занизил бы оценку Кураеву. Но всё это не помогло…
Наконец, были подняты архивы и оказалось, что с тройкой по философии Кураев не смог бы поступить в своё время на философский факультет МГУ. Тогда на этом основании Андрей Вячеславович был лишён диплома МГУ вообще. Так излишняя говорливость и откровенность порой приводит к плачевным результатам… Вероятно, если бы Кураев говорил поменьше о тёмных делишках прошлого, то его вряд ли бы лишили диплома.
Увидев, что светские власти лишили Кураева диплома, власти церковные не захотели отставать: он был лишён также и дипломов Московской Духовной Академии и Московской Духовной Семинарии. Оказалось, что в их стенах в преподавательской среде орудовала сеть гомосексуалистов и педофилов и Кураев оказывал представителям этой сети секс-услуги — то есть он попросту был обслуживавшей их гомосексуальной проституткой. Были подняты давно забытые работы Кураева, написанные им во время учёбы: курсовые, рефераты и прочее. Всё это было заново оценено авторитетными докторами и кандидатами богословия и уровень этих работ был ими признан очень низким — таким низким, что они, эти работы, самим своим существованием позорили уважаемые Семинарию и Академию…
Поскольку Кураев был лишён диплома МГУ, который, собственно, и открывал ему путь к званию офицера, Андрея Вячеславовича также лишили и звания старшего лейтенанта.
Наконец, кто-то в верхах заметил, что с точки зрения закона Кураев всё ещё остается гражданином России. Поскольку к тому времени он уже стал гражданином Соединённого Королевства, Кураева торжественно лишили российского гражданства и оповестили об этом всех россиян по центральному телевидению. Вообще говоря, закон запрещал лишать российского гражданства кого-либо — если только человек сам не обращался с просьбой об этом; но даже и в этом случае его нельзя было лишить российского гражданства, если он не обладал каким-то иным гражданством. Но ради Кураева закон был изменён так, что человека можно было лишить российского гражданства, если он сам не просил об этом, в том случае, если он при этом обладал другим гражданством. В особенности подобные действия поощрялись новым законом в том случае, если это было гражданство враждебного России государства или если сам этот человек рассматривался как враг России. В случае Кураева выполнялись оба эти условия и это было особо отмечено в указе о лишении Кураева гражданства, подписанном Президентом.
Ну и самое интересное. Кто-то порылся в правилах проведения того музыкального фестиваля, на котором победили кураевские оперы «Прометей» и «Ио». Оказалось, что правила этого конкурса предполагали, что заявки на участие в нём могли подавать только люди, имевшие консерваторское музыкальное образование. Кураев этим требованиям не удовлетворял. Поэтому его лишили победы и призов: победа и призы были «задним числом» присуждены другим участникам, российским. И даже более того: на Кураева и на его покровителя, покойного профессора Московской консерватории, подавшего оперы Кураева на конкурс от своего имени, было заведено уголовное дело. Их обвинили в мошенничестве, да не в простом, а с отягчающим обстоятельством. Это отягчающее обстоятельство было следующее: для совершения преступного деяния они не действовали поодиночке, а объединились и образовали преступную группу. Уголовное дело как бы по ошибке было не закрыто в связи с истечением срока давности даже после того, как этот срок давности уже давно истёк; таким образом, Кураеву было нельзя появляться в России.
Далее по центральному телевидению на всю страну выступила девушка, которая якобы была девушкой Кураева во время учёбы в МГУ; теперь она, конечно, уже давно была бабушкой. Эта бабушка подробно описала извращённые сексуальные пристрастия Кураева, которые он проявил во время близости с ней, а также сказала, что за время знакомства с ним она сама видела, как Кураев много раз крутил любовные романы с гомосеками и даже несколько раз, испытывая стеснение в деньгах, подторговывал своей задницей. Кураев узнал в этой девушке свою одногруппницу; но он точно помнил, что с ней у него ничего не было.
А ещё Кураев увидел по православному телеканалу «Союз» передачу, в которой старая бабушка рассказывала о том, как ей чудесным образом явились св. Сетфан Пермский и св. Иосиф Волоцкий. Эта бабушка долго тяжело болела и во время болезни непрестанно молила Бога и святых Его об облегчении мучений и об исцелений. Однажды она поехала к своей сестре в гости; там, в гостях, она тоже молилась. И вот, в ответ на эти молитвы в доме сестры ей явились двое святых, св. Стефан и св. Иосиф, и даровали ей исцеление. Старушка изумилась обстоятельствам исцеления и спросила их:
— Святые угодники Божьи! Святой Сетфан и святой Иосиф! Почему же вы явились и исцелили меня здесь, в доме моей сестры, а не в моём собственном доме? Сколько лет я вас молила об исцелении — и вы не приходили ко мне в мой дом! Почему? Почему возгнушались вы моим домом и мной, в нём находившейся? Ведь в моём доме — множество икон и лампад; в нём множество святых книг; мой дом освящён; я воскуряю в нём ладан и окропляю его святою водою; я постоянно молюсь там и пощусь! А моя сестра — вообще неверующая; и в доме у неё нет даже иконы, а не то что святых книг!
Святой Иосиф Волоцкий нахмурился и сказал:
— Все так и есть, как ты сказала, раба Божия! Да только среди белых овечек в твоём доме есть одна паршивая чёрная овца, которая и воспрепятствует нам войти в него! Она сильно смердит и от смрада этого бегут из твоего дома святые ангелы Божьи; противен тот смрад и святым и они сторонятся его.
— О чём ты, святой угодник?! — спросила старушка.
Тогда святой Стефан Пермский сказал:
— Есть у тебя книга Кураева, которая, как и тот, кто написал её, ненавистен и Богу, и Ангелам Его и всем святым и которая радует бесов и Сатану и привлекает их. Это книга содомская, книга треклятого мужестрастия, книга, учащая ереси и кривоверию и напояющая душу чтущего её противоестественным плотскими страстями.
Тут св. Иосиф Волоцкий прервал св. Стефана и молвил:
— Не подобает православным держать в доме такое — как и книги колдовские. Уразумела ли ты сие, раба Божия? Пожги!
После того, как св. Иосиф сказал эти слова, святые исчезли.
Далее старушка рассказала про то, как искала книгу Кураева в своём доме. Сперва она изумилась словам святых, ибо точно помнила, что книг Кураева у неё в доме нет. Но на всякий случай она всё-таки пересмотрела все свои божественные — то есть религиозные — книги. Как и ожидалось, книги Кураева среди них не было. После этого старушка взмолилась Богу и святым, чтобы те ей помогли найти ту самую «черную овцу», которая препятствовала святым войти в дом. После молитвы взор старушки случайно обратился на кровать с поломанной ножкой. Вместо этой поломанной ножки кровать подпирала стопка книг. Все книги в стопке, кроме одной были светские. Эта одна-единственная книга и была книгой Кураева. Позже старушка узнала, как эта книга попала в её дом. Оказалось, что её внучок, прислуживавший в юности в церкви пономарём, когда-то давным-давно приехал в гости к бабушке и привёз с собой книгу Кураева для прочтения. Будучи в гостях, внучок случайно сломал ножку старой кровати и подпёр её книгами — в том числе и привезённой им книгой Кураева. А когда внучок уезжал, то забыл забрать свою книгу. Так она и простояла в стопке много лет, подпирая старую кровать. Книжка эта была вовсе не про Гарри Поттера, творчество Толкиена или булгаковского Мастера — нет! — она называлась так: «Протестантам Православии».
Старушка немедленно сожгла книгу. Во время аутодафе, как рассказывала эта старушка, из книги вышел неестественный чёрный злосмрадный дым; после этого она испытала великое душевное облегчение. А кошмары, давно мучавшие её по ночам, со дня сожжения книги прекратились.
Смотря на все гневные выступления против него, Кураев однажды подумал:
— Вот, всем известно, что есть беснование. А есть ли противоположность ему — богнование? Когда Энтео или Стерлигов, выступая в своём амплуа, входят в раж — может быть, это и есть богнование? «Пророческий раж», «пророческая одержимость», пребывая в которой Моисей приказывал прирезать десятки тысяч пленных детей, а царь Давид — кидал в обжигательные печи ещё живых мирных жителей, включая, вероятно, и беременных женщин… Да и Сам Иегова что делал, как не богновался, когда вдохновлял Давида и Моисея на всё это и когда собственноручно убивал египетских первенцев — включая грудных младенцев?
Истерия, начавшаяся после награждения Кураева орденом продолжалась несколько лет — то затихая, то вновь разгораясь. А затем, после Второго большого Кураевского тура, она перешла в какую-то высшую фазу, которая ещё не имела названия.
Эти несколько лет Андрей Вячеславович не только мирно жил в Броксгейте и писал музыку — нет! — он решил заняться виноделием и сыроделием. Часть имевшихся у него в свободном распоряжении деньги вложил в виноградники Франции и Италии, а также в малые сырные производства с долгой — более чем стопятидесятилетней —историей. Перед началом Второго большого Кураевского тура у Кураева было четыре виноградника и семь сырных производств во Франции, два виноградника в Италии, два сырных производства в Швейцарии и одно — в Германии.
Случайно Кураев обнаружил, что возле камина в одном из залов замка имеется потаённая дверь: она случайно открылась, когда Андрей Вячеславович нажал на один из камней в камине. Лестница за потайной дверью вела в подземелье. Прежние владельцы, замка не знали о его существовании. В этом подземелье Кураев оборудовал огромный винный погреб и несколько жилых комнат. Винный погреб вскоре был наполнен до отказа лучшими винами. Андрей Вячеславович любил спускать в этот погребок и заниматься дегустацией…
Из этого подземелья замка отдельные двери выходили прямо в пещеры, располагавшиеся под замком. Вероятно, эти пещеры шли до самого обрыва, до самого моря… Но Кураев так далеко не заходил и этого не проверял. Оказалось, что климат в этих пещерах идеально подходил для того, чтобы устроить в них помещения для созревания сыров. Поэтому позже Кураев решил наладить сырное производство в своём поместье. Это он и исполнил после того, как вернулся из Второго большого Кураевского тура: Андрей Вячеславович наладил производство отменных элитных вонючих и плесневелых сыров марки «Броксгейт».
По нескольку раз в год Кураев отправлялся в Европу, на континент и колесил по дорогам Франции, Италии и Швейцарии в поисках подходящего сырного производства или виноградника, который можно было бы прикупить. Он останавливался во множестве сыроварен и дегустировал, дегустировал и дегустировал…
Что касается способностей к дегустации сыров и вин, то вкус у Кураева так утончился и стал столь изысканным, что намного превзошёл все самые смелые фантазии Владимира Котлярова. Однажды Кураев осознал это и пришёл к тому выводу, что теперь бы на дегустациях он побил бы митрополита Владимира как ребёнка во всём — даже в определении конкретного мелкого производителя плесневелого сыра конкретной элитной древней марки. Уровень Владимира Котлярова в гастрономии стал для Кураева пройдённым этапом; ученик превзошёл своего учителя и наставника.
Но Родина, наблюдая такую сытую, размеренную и спокойную жизнь Кураева, не дремала.
Как говорилось, Илларион Алфеев, подобно многим и даже подобно большинству православных в России, считал, что музыкальный дар у Кураева — от Дьявола, а именно он считал, что Дьявол и демоны, сделав из Андрея Вячеславович гея, вместе с тем даровали ему композиторский дар в том смысле, что сами нашептывали или напевали ему музыку, которую Кураев только лишь ретранслировал, ничего или почти ничего сам не влагая в якобы свои музыкальные произведения. Иначе говоря, Владыка Илларион думал, что Кураев, помимо одержимости бесом мужеложества, стал, вдобавок, одержим и «музыкальным» бесом. Но ведь об этой последней одержимости с ведьмой никакого уговора не было! Этой последней одержимости, как думал Иллирион, не должно было быть. И поэтому он был зол на ведьму и считал, что она и Дьявол его и прочих архиереев, участвовавших в чёрной мессе, обманули.
— Да, — часто размышлял Илларион, — вот так и связывайся с нечистой силой! Обманет и надует! Они уничтожили славу Кураева в одном деле, они уничтожили его как проповедника, миссионера и гомоборца, но они же, назло мне и прочим, назло всем православным и всей России, возвысили этого чёртова Кураева как композитора! Какая жуткая насмешка! Какая ирония!
Однажды, пребывая в таких раздумьях, Илларион позвонил той самой ведьме и начистоту выложил все эти мысли а также то, что он, Илларион, думает об этой ведьме и о демонах. В ответ он услышал:
— Я, кончено, сожалею, что всё пошло не совсем так, как вам хотелось. Но с нашей стороны никакого намеренного обмана и нечестности не было. Да будет вам известно, что дар Кураева — вовсе не от одержимости «музыкальным» бесом, а от изменения работы души и мозга, которые произошли в результате его физического повреждения, а также в результате получённой тяжёлой психической травмы, поставившей его на грань психического расстройства. Он пережил множество кровоизлияний в мозг и ушибов головы; его череп был проломлен в нескольких местах и в его мозг проникло множество инородных тел; наконец, через его мозг прошёл заряд молнии. Считайте, что Кураев пережил множество нейрохирургических операций. А при них что-то может пойти не так. Трудно угадать, что надо делать с каждым конкретным человеком в каждом конкретном случае. Никто из нейрохирургов не даст гарантии, что будет, если при нейрохирургической операции сделать что-то совсем немножко не так. Может быть, ничего не будет. А может быть, последствия будут ужасны. А может быть, всё будет так, как это произошло с Кураевым. Вам нужно было, чтобы Кураев физически стал геем и мы с помощью, скажем так, нейрохирургии, сделали это. О прочем уговора не было. Мы были честны. И вовсе не намеревались делать его суперкомпозитором и гением. Потому хотя бы, что попросту не знали, как это сделать. Разве вы не знаете сами, что Дьявол не всесилен и всего не знает? Вы что — догматику не учили в ваших семинариях и академиях, перед тем, как к нам обращались? Да потребуй вы гарантию от нас, что после этой нейрохирургии Кураев не станет тем, кем он стал — мы бы попросту никогда не дали вам эту гарантию! Мы бы честно сказали, что после операции, хоть и с небольшой вероятностью, мягко говоря, может быть всякое и что мы попросту не знаем, какие сопутствующие изменения произойдут!
Далее ведьма продолжила:
— И потом. Я не потерплю, чтобы ты обращался со мною таким тоном. Я, всё-таки, ведьма. А ты читал в «Житиях святых», что может ведьма или колдун?
— Что? — переспросил Илларион.
— А то! — ответила ведьма. — В житии Макария Египетского чёрным по белому написано, что один волхв превратил женщину, и, притом, христианку в лошадь, а другой волхв превратил человека в осла! Что-ты, Илларион, как я смотрю, больно смелый да дерзкий! Хочешь — я превращу тебя в осла? Или в корову, или в козу, или в петуха? Как же ты тогда в Синоде будешь заседать в образе осла?!
И тут ведьма надолго засмеялась. Илларион же, собрав всю оставшуюся у него смелость, сказал ей:
— Не может быть такого, чтоб ведьма превратила человека в осла! Да ещё митрополита православной церкви! Верю, Бог меня защитит!
— Ой, Илларион! — смеясь, продолжала издеваться над митрополитом ведьма. — А как же попущение Божье? Бог, конечно, защитит, если не будет попущено… А если будет? Вспомни — та женщина, что обратилась в лошадь, была христианкой. А она, как я думаю, верила в Бога гораздо крепче, чем ты! Так хочешь стать ослом и в таком виде предстать перед всем Синодом?
И ведьма снова засмеялась.
— Не надо. — испуганно сквозь зубы сказал Илларион. — Ты лучше вот что скажи: нельзя ли сделать ещё чего с Кураевым? Чтобы этот чёртов музыкант, наконец, заткнулся со своими гениальными творениями, будь он неладен…
— Я же уже говорила вам про это, — ответила ведьма. — Я же всё вам сказала ещё тогда, когда мы совершали ритуал: больше того, что уже сделано, мы ему сделать не сможем. Ибо нет на то Божьего попущения. Попробовать, конечно, можно — но тогда вам же будет хуже. И поэтому я от этого дела устраняюсь. Разбирайтесь с этим композитором сами, а я теперь в этом деле — вне игры! Но опять предупреждаю: вам же дороже всё это выйдет!
Вдруг на том конце ведьму снова накрыл смех. Давясь от его приступов, она спросила митрополита:
— Послушай, Илларион! А не подумываешь ли ты о том, чтобы продать душу за то, чтобы стать композитором ещё знаменитей Кураева?!
— Я, признаться, не думал об этом… ещё… — в замешательстве сказал Илларион и добавил: — а что — это правда возможно?!
— Нет. — отрезала ведьма. — По крайней мере, не для тебя. Я не верю, что ты не подумывал об этом и поэтому скажу тебе так: слушай, неужели ты думаешь и веришь, что твоя душа действительно представляет ценность и кому-то нужна? Да у тебя же, Иллариоша, мания величия!
Ведьма была настроена на то, чтоб поиздеваться над Илларионом и он хорошо чувствовал это; но, тем не менее, митрополит не хотел прекращать переговоры — он хотел, чтобы ведьма всё-таки «сделала» Кураеву ещё хоть какую-нибудь пакость; поэтому он сказал:
— Послушайте… Так что — и в самом деле ему большё ничего не сделать? Я бы всё-таки хотел, чтобы вы… как-нибудь… того…
— Я же сказала! — рассердилась ведьма. — Я же уже всё сказала! Нет! Как ты мне надоел! Ты что — и вправду хочешь, чтобы я превратила тебя в осла?
— Нет. Не надо. До свидания… — сказал Илларион и положил трубку.
Этот разговор был последним из разговоров Иллариона и Кирилла с ведьмой. Когда примерно через год они снова захотели с ней связаться, оказалось, что она умерла. На той стороне телефон почему-то взяла даже не родственница ведьмы или подруга, а соседка, с которой ведьма почти не зналась. От этой женщины Илларион узнал, что в России у ведьмы родственников не осталось; имелся лишь один очень дальний её родственник, но он давно жил неизвестно где заграницей. После этого разговора Иллариону пришла в голову мысль заполучить магические артефакты и книги ведьмы; и с этой идеей он отправился к Кириллу.
Илларион застал Кирилла за просмотром одной из серий мультфильма «Чёрный плащ». Мегавольт излагал свой новый злодейский план по устранению сверхгероя и Его Святейшество с умилением внимал словам сверхзлодея. Поэтому когда Илларион весьма нервно и дёргано изложил Кириллу свой план в первый раз, тот почти ничего не понял, ибо слушал невнимательно.
— Ведьма, книги, ступа с помелом… Кураев… — пробормотал в ответ Патриарх. — Говори внятно, яснее! Что ты крутишься и суетишься вокруг меня как Человек-вопрос возле Двуликого?!
Наконец, Илларион изложил свою задумку ясно и тогда Его Святейшество дал на неё своё благословение. Через несколько дней домик в одной из подмосковных деревень, в котором жила ведьма, был отыскан и туда была неофициально направлен отряд из патриархии во главе с Илларионом; тот взломал покосившийся от старости домик и добыл там несколько книг и артефактов. Впрочем, помня сказанное ведьмой, ни Кирилл, ни Илларион так и не решились проводить по этим книгам колдовские обряды, направленные против Кураева. И Кирилл, и Илларион понимали, что тут было необходимо какое-то другое решение…
После переворота, устроенного Президентом и установления им единоличной власти, множество людей покинуло Россию. Бо́льшая их часть была объявлена предателями, изменниками и врагами народа — хотя многие из них вовсе не были ни видными чиновниками, ни олигархами, а просто лишь желали лучшей жизни; среди таких предателей было множество математиков, программистов, биологов, просто грамотных инженеров других специальностей и даже таких людей, как строители, водопроводчики и сантехники. Все их родственники в России — даже дальние — были взяты на особый учёт; они рассматривались как родственники «врагов народа» и негласно были поражены в правах. Естественно, что российское государство не могло спокойно смотреть на жизнь всех этих людей на Западе, включая последнего сантехника; и спецслужбы России по заданию Президента стали придумывать, как устроить предателям и изменникам различные кары, чтобы достать их и заграницей. Конечно, простые сантехники и программисты были неинтересны спецслужбам — их разве что можно было попробовать завербовать. Но рыба покрупнее имела все основания опасаться и за свою жизнь, и за своё имущество. Кураев не был «крупной рыбой»: ведь он уехал на Запад ни чём и всё, что у него там было, он заработал своим трудом на Западе же. Но как-то так оказалось, что он стал символом, эмблемой предательства. К тому же, что было весьма кстати, он был открытым геем. А что не успокаивает так возмущение нищего народа внутри страны, как казнь врагов народа — тем более врагов богатых, роскошествующих и жирующих на ненавистном Западе? Поэтому Иллариону было нетрудно придти с идеей физического устранения Кураева к Кириллу, а тому — предложить эту идею своим старым друзьям по КГБ-ФСБ…
Вобщем, вскоре в недрах ФСБ был рождён план устранения Кураева и для его осуществления в Соединённое Королевство была отправлена группа спецназа — несколько агентов под прикрытием. Эта группа перед отправкой даже получила от Кирилла особое благословение на эту спецоперацию.
План был простой: когда Кураев один или вместе с Альфредом отправится из Броксгейта в Эдинбург, в его машину должен врезаться грузовик и либо раздавить пассажиров насмерть, либо направить автомобиль в пропасть. На тот случай, если водителю всё-таки удастся вырулить так, что столкновения не будет, предполагалось устроить встречу с грузовиком в таком месте, чтобы это выруливание всё равно привело к падению в пропасть и к гибели.
За несколько недель до операции антикураевская истерия в российских медиа усилилась. Впрочем, она была направлена не только на Кураева, но и на всех предателей, изменников, перебежчиков и врагов народа вообще. В нагнетании истерии была задействована и церковная пропаганда. Особо отметился протоиерей Всеволод Чаплин, выступление которого было показано по центральному телевидению.
— Некоторые наши политики, да и церковные деятели, а за ними и малодушные наши сограждане, бояться действовать смело, действовать как Америка или Израиль и ликвидировать оказавшихся на Западе предателей, изменником, перебежчиков и врагов народа! — вещал отец Всеволод. — Тем более они бояться того, что такая ликвидация может принять системный характер. А этого не надо бояться! Пусть наши спецслужбы создадут специальные подразделения, которые будут этим заниматься! Пусть буду составлены списки тех, кого надо ликвидировать. А касательно некоторых лиц даже не надо держать в тайне от общественности, что российский народ, российская власть хочет их ликвидировать. Пусть бояться! Пусть дрожат каждый, каждую ночь за свою ничтожную жизнь предателя и изменника! Пусть все знают: да, мы достанем их даже несмотря на то, что они сбежали на Запад и находятся под защитой действующих там законов! Пусть трепещут все предатели и изменники, сбежавшие из стран с традиционной культурой на растленный Запад, в так называемые «страны свободного мира»! Пусть трепещут и ужасаются и те, кто прячет этих негодяев и «гарантирует им безопасность»! Пусть также трепещут и ужасаются и те предатели и изменники, которые только ещё думают изменить и сбежать! Спокойную жизнь, душевный комфорт этих гадюк и выродков надо разрушить! Их надеждам следует положить конец! И в этом нашей власти надо действовать быстро и решительно! Не надо ничего бояться! Пусть все подобные нелюди знают, что возмездие неотвратимо! Знают и трепещут! И я считаю, что назрела необходимость предпринять в этом направлении вполне конкретные шаги. Надо:
— Отменить мораторий на смертную казнь для изменников, предателей, перебежчиков и врагов народа.
— Создать спецподразделения для их ликвидации, составить соответствующие списки. Люди из этих подразделений должны быть готовы к ликвидации всей это нечисти даже ценой собственной жизни и свободы.
— Наконец, отдать приказ немедленно ликвидировать хотя бы наиболее одиозных и омерзительных личностей, нанесших и продолжающих наносить урон нашей Родине.
Наконец, всё было готово. Выезда Кураева из Броксгейта в Эдинбург ждали несколько дней. Для столкновения был приготовлен огромный грузовик с двумя прицепами, нагруженный до отказа, до предела грузоподъёмности. В тот злосчастный или, наоборот, счастливый день Кураев выехал вместе с Альфредом, который и вёл машину. Когда их машина прибыла на расчётное место, выехал и грузовик. Водитель грузовика при этом специально позвонил руководителю спецоперации, а тот уже связался со штабом в России. Из штаба сделали звонок митрополиту Иллариону; тот пришёл от этого в неописуемый восторг: буквально через считанные секунды, буквально через несколько минут его соперник должен был сгинуть со света. Внезапно митрополит Его Высокопреосвященство воздел вверх руки и запел. Он пел перед зеркалом, в одиночестве, среди огромного зала своей переделкинской дачи… Это было несколько переделанное и сокращённое им же самим рондо Фарлафа:
О радость! Я знал, я чувствовал заране,
что мне лишь суждено свершить столь славный подвиг!
Людмила, напрасно ты плачешь и стонешь,
и милого сердцу напрасно ты ждёшь:
ни вопли, ни слёзы – ничто не поможет!
Смиришься пред властью Наины, княжна!
Руслан, забудь ты о Людмиле!
Людмила, жениха забудь!
При мысли обладать княжной
сердце радость ощущает
и заранее вкушает
сладость мести и любви.
В заботах, тревоге, досаде и грусти
скитайся по свету, мой храбрый соперник!
Бейся с врагами, влезай на твердыни!
Не трудясь и не заботясь, я намерений достигну,
в замке де́дов ожидая повеления Наины.
Близок уж час торжества моего:
ненавистный соперник уйдёт далеко от нас!
Витязь, напрасно ты ищешь княжну,
до неё не допустит волшебницы власть тебя!
Близок уж час торжества моего:
ненавистный соперник уйдёт далеко от нас!
Витязь, напрасно ты ищешь княжну,
до неё не допустит волшебницы власть тебя!
Илларион, вероятно, пропел бы всё это ещё несколько раз, но его прервал звонок. Сообщали, что водителю машины удалось избежать столкновения, но он при этом, как и ожидалось, рухнул в пропасть, в обрыв; через несколько минут последовал взрыв. Как сказал Иллариону звонивший, вероятно, все в машине погибли...
Илларион обрадовался ещё больше; он даже решил заказать по этому поводу банкет, найдя для этого какой-нибудь повод, и почти уже сделал это… Однако к вечеру его ждало разочарование.
Водителю грузовика и всей группе, выехавшей на спецоперацию, успешно удалось скрыться. Грузовик нашла полиция; она долго гадала о том, кому принадлежали он и находившийся в нём груз. Хотя это так и осталось загадкой, тем не менее, полиция пришла к выводу, что произошёл несчастный случай, виновник которого предпочёл скрыться.
В тот день Альфред сел за руль, а Кураев — на заднее сиденье; если бы он сел вперёд, то, несомненно, погиб бы. Обычно Кураев садился либо за руль, либо на соседнее переднее сиденье; но в тот день он плохо спал и решил подремать сзади. Это-то и спасло его.
Кураев отделался лишь открытым переломом ноги. Из-за него впоследствии он стал немного прихрамывать при ходьбе и носить с собою трость. У Альфреда же позвоночник был переломан в двух местах и от этого его парализовало ниже шеи. Кураев перепробовал всё, что можно, чтобы вылечить Альфреда, но всё было напрасно.
Кураеву и Альфреду повезло при падении: автомобиль несколько раз ударялся о весьма крутой склон скалы и это значительно погасило его скорость перед тем, как он упал окончательно. Если бы не было этих ударов, то, возможно, никто в машине не выжил бы.
Когда автомобиль упал, Кураев быстро пришёл в сознание и, несмотря на перелом ноги, смог вылезти из автомобиля сам и вытащить из него Альфреда до того, как машина взорвалась.
Вскоре прибыла полиция, которая вызвала медиков.
О происшествии на следующий день написали эдинбургские газеты. Когда новость о том, что Кураев и Альфред выжили в автокатастрофе, дошла до Иллариона, который читал в то время утренние молитвы, он, непроизвольно озлобясь, бросил на пол молитвенник и гневно произнес:
— У-у-у! Пидарасы!
После того, как перелом у Кураева зажил и он стал вновь хорошо ходить, на глаза ему попался репортаж российского телевидения о визите Его Святейшества Патриарха Кирилла в Болотные Жабы, в Свято-Луппский Болотножабский скит, в котором настоятельствовал отец Лупп Козов. Это был тот самый скит и тот самый настоятель, в который и к которому отец Наум некогда посылал Кураева для принятия монашеского пострига. Кураев вспомнил свою духовную беседу с отцом Наумом и невольно улыбнулся. Скит располагался в далеком от цивилизации всеми забытом месте; вокруг него простирались леса и болота. Репортёры показали и убогую деревеньку, располагавшуюся в нескольких километрах от скита — Болотные Жабы. В репортаже сообщалось, что по решению Синода Свято-Луппский Болотножабский скит был преобразован в монастырь, а отец Лупп Козов, бывший прежде игуменом, стал архимандритом.
В другой передаче новостей, которую случайно посмотрел Кураев, — в передаче церковный новостей по телеканалу «Спас» — сообщалось, что великие российские старцы архимандрит Наум из Троице-Сергиевой Лавры и архимандрит Илий, патриарший духовник, отбыли в Германию на лечение. Сообщалось и название клиники, куда они направились. Когда Кураев услышал название клиники, то подавился чаем: эта клиника недавно отослала Кураеву в Броксгейт свой рекламный проспект, из которого Андрей Вячеславович узнал, что врачи клиники — специалисты номер один в Германии и во всей Европе по лечению простатита и геморроя. Кураеву вспомнилось то, что архимандрит Наум говорил ему про клизмы и про простатит…
А ещё на «Третьем Риме» Кураев видел ролик с выступлением какого-то неизвестного ему архимандрита, который говорил:
— Философы, учёные… Тоже мне! Вот и дофилософствовались, вот и доизучались наук, — дофилософствовались и доизучались так, что вся земля гибнет и Антихрист на пороге. Пора вспомнить эдикт святого царя Юстиниана от 529 года о запрещении Афинской академии! Ох, плохо нас помнят все эти философы, учёные да академики и их последыши! А надо бы напомнить!
Где-то через полгода после аварии во время поездки в Лондон Кураеву предложили вступить в масонскую ложу. Разговаривал с ним сам грандмастер тридцать третьего градуса. Это предложение вызвало в Кураеве очень странный и неожиданный отклик. Странный и неожиданный прежде всего для самого Кураева. Ему показалось, что чем-то привычным, лицемерным, лживым и затхло-заплесневело-церковным, бюрократически-канцелярским вдруг повеяло на него… «Спасибо. Всем этим я наигрался досыта уже давно. Правьте миром без меня» — хотел сказать Кураев, но из вежливости удержался. Вместо этих слов он сказал вот что:
— По моему убеждению, организации, скрывающие какие-то тайны, которых нельзя вынести на всеобщее обозрение, во-первых, попросту лживы в самом основании своих доктрин, а, во-вторых, эти их тайны таковы, что не стоят того, чтобы стремиться их узнать — прежде всего потому, что от них, этих тайн, один вред.
После этого от Кураева отстали. Но в тот день, когда Андрей Вячеславович отверг предложение вступить в масонство, в номер лондонской гостиницы к нему заявился таинственный незнакомец в чёрном, который уже давно не посещал его. Незнакомец словно возник из воздуха; он расположился в номере словно у себя дома, не спрашивая у Кураева никаких разрешений. Человек в чёрном положил шляпу на стол, надел очки в толстой роговой оправе, достал трубку, набил её табаком и закурил. Сделав несколько затяжек, он заговорил:
— Итак. Учёные задались вопросом: сколько дегенератов вроде педерастов, психбольных, уродцев и прочих в различных слоях общества? И что же они обнаружили? Среди заводских рабочих — десять процентов; среди крестьян эпохи феодализма их, вероятно было меньше; среди интеллектуалов — пятьдесят процентов; а среди деятелей литературы и искусства — семьдесят пять процентов. То есть, поскольку вы в этой последней среде и вращаетесь, то логично заключить, что трое из четырёх ваших друзей и знакомых — дегенераты. В том числе педерасты и лебсиянки. Которые тархаются в рот и в жопу, сосутся и лижутся. Занимаются всякими армянскими и французскими шутками, так сказать… Вот, некогда на фестивале в Дублине вы хотели ущипнуть за попу трех ирландских певичек… Не отрицайте — мне это доподлинно известно. А до этого вы говорили трём оперным дивам, что ущипнули бы их за попу, если бы не были разгейским геем. Мне всё известно. Но известно ли вам, что согласно статистике минимум две из этих трёх певичек и минимум две из этих оперных див должны быть дегенератками? То есть лесбиянками, по которым дурдом плачет? Вы, Андрей Вячеславович, обращали на это и подобное внимание? Обращали внимание на то, что вокруг вас, педераста, всё так и кишит подобными вам педерастами и лесбиянками? Вам из них никто не предлагал любовь? Миньет, кунилингус, анальный секс, аналинкус — то есть жополижество? Что, скажете, — вы сего этого не знали? Да как дегенерат-педераст вы должны всё это видеть, словно у вас третий глаз во лбу! Вы должны меня учить, а не я — вас! Ну да ладно, теперь будете знать!
Кураев молча слушал эту речь, а человек в чёрном всё продолжал и продолжал…
— Но это средние цифры. И когда мы их имеем, это может ещё ничего не говорить о всяких разных очень интересных частностях. Возьмем евреев. Сколько среди них дегенератов? Евреи обычно наверху общества. Поэтому логично взять уровень дегенерации в пятьдесят процентов. Но ладно — мы возьмём даже не пятьдесят, как у интеллектуалов, а намного меньше — двадцать процентов. Всего в два раза выше, чем у заводских рабочих. И что имеем с этого? Если считать в первом приближении, что количество дегенератов, а значит, и педерастов, примерно пропорционально количеству психбольных, то можно воспользоваться цифрой, которую приводил ещё доктор Ломброзо: в его времена в Германии количество психбольных среди евреев было в восемь раз выше среднего. И если уровень дегенерации в той среде, в которой вращаются евреи не менее двадцати процентов, то что получаем? Что среди евреев сто шестьдесят процентов дегенератов? Такое, конечно, невозможно, но цифра характерная. Что она означает? Вспомним закон диалектики о переходе количественных изменений в качественные и нам тут многое станет ясным… Впрочем, и среди евреев есть недегенераты. Не будем слишком строги к евреям. Сделаем им скидку и будем считать, что среди них десять процентов нормальных людей. Но, всё-таки будем помнить о законе перехода количественных изменений в качественные…
— А теперь то, ради чего вся эта присказка. — продолжил человек в чёрном. — Эти дегенераты, которые сосутся, лижутся, занимаюся французскими и армянскими шутками, миньетом, кунилингусом, аналинкусом, все эти педерасты и лесбиянки, миньетчики, жополизы и любители анального секса, которые сначала трахают друг друга в зад, а затем свои обмазанные говном члены засовывают друг другу в рот — они уже не могут нормально сношаться. То есть не могут сношаться с нормальными людьми, которым всё это противно. И поэтому все эти извращенцы как бы естественным для них образом организуют сообщества, в которых могут всем этим заниматься промеж собой, в которых они могут найти себе партнёра или партнёров. А теперь я вас спрошу: вот, только что выказали нежелание вступить в масонскую ложу. Вы не боитесь за свою будущую карьеру? Ведь масоны тут всемогущи! Они — как КПСС в СССР и даже ещё могущественнее!
— По правде сказать, — стал отвечать Кураев, — я опасаюсь, что они смогут мне повредить. Перекрыть дорогу…
Тут человек в чёрном усмехнулся и молвил:
— А вы не очень-то бойтесь. Они, конечно, могут это сделать, но вот лично вам, Андрей Вячеславович, слишком уж бояться этого не следует. Почему? — спросите вы. А потому! В журнале гомосексуалистов One, издававшемся в Сан-Франциско, в августовском номере за 1958 год, на девятой странице чёрным по белому написано: «При существующих социальных и культурных системах гомосексуалист автоматически оказывается членом всемирного масонства»! Эти слова и показывают, что масонство есть одна из тех самых организаций дегенератов, главная тайна которой заключается в том, что её челны натягивают друг дружку в рот и в жопу — сначала в жопу, а затем членом, измазанным в говне, — в рот; или наоборот: сначала тычут членом друг другу в рот, которым едят, а не рожают, а затем членом, измазанным в сперме, тычут друг дружке в жопу, которой не рожают, а срут! Так что, Андрей Вячеславович, поздравляю! Вы, как писал журнал One, автоматически являетесь масоном, ибо вы — педераст! Поэтому, как я думаю, педерасты-масоны вас, как педераста, как своего собрата, притеснять особо не будут — даже если вы с точки зрения закона и не вступите в масонскую ложу.
Андрей Вячеславович подустал от речей человека в чёрном. Да и таинственные и внезапные появления и исчезновения странного собеседника, признаться, немного пугали Кураева. Внезапно он вспомнил один из эпизодов своей беседы-исповеди с отцом Наумом, улыбнулся и спросил незнакомца:
— Скажите — наверное, вам делали клизмы; например, в детстве. Клизму, кстати, обычно смазывают перед введением вазелином или чем-то вроде этого. Вам было приятно от клизмы? Что вы при этом испытывали?
Человек в чёрном внезапно покраснел и резко сказал:
— Я испытывал боль и мучение! И мне было очень неприятно. И всё это вызывало во мне отвращение! Вы — педераст и поэтому испытываете наслаждение от клизмы. У педерастов всегда так — в отличие от нормальных людей. По этому их легко узнать. И всех людей, вы, педерасты, равняете по себе по принципу: «Весь мир — бардак, все люди — шлюхи». Знаем мы это. Но нормальный человек испытывает от клизмы только боль, мучение и отвращение!
Кураев снова улыбнулся и задал другой вопрос:
— Я думаю, что вы неоткровенны. Ведь если дело обстояло так, как вы говорили, то, спрашивается, как же вы в детстве какали? Ведь специально для того, чтобы младенец какал, этот процесс сделан приятным!
Человек в чёрном покраснел ещё больше и с каменным лицом не моргнув глазом снова резко сказал:
— Настоящий, нормальный мужчина какает, преодолевая боль и муку сильной волей к жизни и подвигу. Даже в детстве и во младенчестве. Вроде того, как женщина рожает через боль и муку. Воля к жизни и подвигу — вот что даёт ему силы терпеть эти боль и муку! И его жизнь — это постоянное преодоление себя, постоянное самостановление и самоукрепление, постоянное выковывание себя самого и, прежде всего, — той самой воли к жизни и подвигу. Через боль и муку. Вы — дегенерат, педераст и поэтому вам чуждо понимание того, как живет нормальный мужчина, понимание его чувств и мотивов его действий. Вы — педераст и извращенец! Сосёте член и трахаетесь в жопу. В рот и в жопу. Сначала вы засовываете своёму партнёру член в жопу, а затем обмазанный в говне член засовываете ему в рот; и он делает то же с вами. Вы делаете все эти армянские и французкие шутки, дегенераты и педерасты! Сосётесь и лижетесь, лижите друг дружке жопы и члены. Миньет и кунилингус — вот ваши забавы. Педерасты и дегенераты. Я говорю вам научные факты, а вы всегда переходите на личности и кричите: «Сам такой!». По этому признаку вас легко узнать. По одному этому вашему вопросу видно, что вы — педераст и дегенерат. Педерасты и дегенераты обычно ненавидят нормальных людей и правда, сказанная педерастам и дегенератам о том, кто они, бесит их и доводит до припадка.
Сказав это, человек в чёрном начал медленно растворятся в воздухе и, наконец, исчез.
Спустя несколько недель, бродя по русскоязычному Интернету, Андрей Вячеславович наткнулся на один забавный рассказ. Его написал гражданин непризнанной Новороссийской Республики, школьник, ученик одиннадцатого класса. Этот рассказ был послан на общегосударственный конкурс под названием «Русский мир: связь времён» и занял на нём второе место. Интересно, что сразу же после провозглашения Новороссийской Республикой независимости украинский язык в неё был переведён на русский алфавит. Рассказ назывался так: «В рит тай в жыпий. Сказ о том, как старый казак Тарас сыновей своих, Остапа и Андрея, на традиционность ориентации проверял». Кураев с любопытством углубился в его чтение…
«
В рит тай в жыпий. Сказ о том, как старый казак Тарас сыновей своих, Остапа и Андрея, на традиционность ориентации проверял
Рассказ на украинском языке с переводом на литературный русский
Оригинальный текст:
В рит тай в жыпий
Тарас прокинувси зрану — цяк зрану, що ранкови сутинки вще й не думковалы заспочинацця. Вин швидко одягнувся тай вырушив з хутира ву-на зализошляхну зупинку чоп зусрящувати свойих синив — старшого, Ондрия, тай молодшого, Астапа. Вони, нарешти, прийихалы на килька весняних тыжнив до свойного батьки чоп видпочити. Чэрез пидступи доли батько не маэ що иснував иснуючий що бачив синами, тай сини — батьком вже бильше двох рокив.
Зализошляхний визок прийшов дочасу. Батько радисно обийняв синив тай сказав вим:
— А чи булы ви у Сичи? Ви думкуэте, що ви вже дорослы тай гарны хлопци — але чи булы ви ву Сичи? Не булы? Тоды яки ж ви козаки? Ни, вам неодминно трэба пробувати у Сичи тай понюхати пороху! Якщо не пийдите туды, ув Сичь, то я вим — не батько тай ви — не сини мине!
— Пидэмо, батько, ву Сичь! Коды хочуваеш? — сказав Астап.
Ондрий мовчазно кивнув головую на слова Астапа.
— Иншого я й ни чокав вот синив моих! — сказав старий козак Тарас тай вони вырушили взад додому. Шлях вих пролягав чэрез поля тай гайи.
Йдучи разом з батькой, Астап взгадав, що точно цякож йшов з ним кодысь давным-давно вще в детинстви. Тильки тоды було лито. По-над полем тай по-над шляхим летали бабки тай залупивки… Згадамши цю картину з минулого, Астап запитав:
— Батько! А чому залупивки проназываюцця залупивками? Я думковав про цэ з детинства, але цяк и ненаважився никого запитати…
— Бо, сынку, — видповив Тарас, — вони вылуплююцця з кокону тай при цьому залупують його — тобто розкривають, скидають з сэбе, вылазять з нього!
— Як просто! — здивувався Астап.
Дале усе йшли в мовчанне. Тишу порушив лише одного разу пролетив ввыси гвинтокрил.
Незабаром Тараз з синами прийшов до хаты. Вони булы голодни, але дружина Тараса усё вще готувала йжу. Робити було ничого.
Дык що, хлопци, — ув Сичь?! — запитав Тарас. — Йах, у Сичь! А для цього влаштую-ка я вам перевирку! Адже хтозна — може бути, хто-небудь з вас — пыдир?
— Яку перевирку? — запитав Астап. — Самоперевирку? На те, що ны снилося тай сницця — красивы дивчата оле голэньки хлопчыки?
— Ни, не цю! — видповив Тарас. — Я влаштую вам ныйну, козацьку, самоперевирку! Стару козацьку взабаву тай употеху, що зувэцця «В рит тай в жыпий». Тоды подивимося — яки вы козаки тай чи гидни вы справ свойних баткив тай дидив.
— Батько! А чому цяк дивно назвали цю взабаву — «В рит тай в жыпий»? — запитав Ондрий.
— Тому, сынку, що при цэй взабаве зыркують трахувачны малюванопливки, в яких чоловики чоловиков тогось… ну, тогось… в рит тай в жыпий! — була батькивська видповидь.
Тарас задумався на кильки сэкунд тай продовжив, звертаючись к Астапу:
— А прынеси-ка мени, сынку, ти два зыростричкокороба, що стоять у мени ув книжковой шафи по-за святей Библиэю! Ось мы и подивимося — не завився чи сред ны пыдир тай хто вин йэ цякий?
Тарас прынис из сусидньой кимнати зализопривабливну звукобачню тай пидключив йу до дальнозырка. Тим часом Астап прынис два зыростричкокороба.
— Батько! Не буду я дивитись на ци малюванопливки! — мовив Ондрий. — Грих! Сьогодни — Прощена недиля пэред Великим постом!
— Вох, не до добра, сынку, ти цяк говориш, выставляючи себе благочестивым! Чуэ батькивськэ серцэ! Не ти чи на минулей увстричи говорив мини, що на другому курси унивэрситету зразумив, що Бога немае? Вох, не до добра цэ…
Тарас знову задумавси на короткий час, похитав головою, перехрестивси, вставив зыростричкокороб в зализопривабливну звукобачню тай сказав:
— Чи дик твий, сынку, виздраченицця вид тих зракив, що ти цяк боисся тай страхуваисся визлупляти зэнки во цяковое? Чи взэрэчицця, сынку, цюцюр твий козацький ву-на жыпий чоловика, тай на його сраку? Сынку! Невжэ боисси цього? Вид чого ж? Вид того, що ты пыдир арть? Зэнь не козак ти! Тай ни син ти мине! Бо пыдир! Тай не мисцэ пыдирам на козацькой земли! Бачь, сынку, — чи це цяко — сам вбью тоби!
Тай Тарас з собинными синами почав дывитися пыдирной малюванопливке.
Чэрез дэкилька хвылин Астап сказав:
— Батько, тьху! Яка гидота! Як цьому можно дывитися?
— Воистину, сынку! Це цяк и йэ — гидота! Тьху! — видповив Тарас.
Минуло хвылин дьэсяць тай Астап знову сказав:
— Батько! Нудить мине вот цьэй малюванопливки! Вимкни!
— Добре, це добре! Добрий, гарний хлопець! Да тильки який же ти гарний козак, якщо нэ можэш соби пересюловати тай бачить цяки малюванопливки хоча б годыну або дви?
Ондрий же ничього не говорив.
Чэрез пив годыны Астап випадково глянув ву-на Ондрия, пришов ву невымовно здивуванне, тай вигикнув:
— Пыдир, батько! Брит мий рыдний — пыдир!
Тарас побачив на цюцюр Ондрия тай батькивски зэнки його у жахливем гниви тай страхотней люти сплэндарнулы смертней загрозой.
— Ось, я тоби, пыдира, породив, та йаж тоби, сабаку, и вбью! — взорав, допрыдя до выступлення, Тарас. — Ось, я тоби, турчин, жыд ты та лях трыклятий, я, батько твий ридний, цэй дэсницей батькивськай тоби, гадюку, сам пропэру дрючком у сам-сирцэ! Та ни бувати письковату злыдню та прэвертэнецю на святей козацькой земли, тай ни чинить йому шаму нашэму глорьну козацьку родиву!
Тарас мав що зняв из-со стины хантэрно ружжо тай впалив кулю ву промежтитье Ондрия; и ця куля, прошпандоримши, увпэрлась йому у сам-сирцэ тай розвэрнула йо. Ондрий гепнувся на пил не мая дыхування тай позаливси укровью.
Як соктьску падаль витягнув Тарас корпець свого сыну з хаты ву-на двир.
— Астап! — мовив Тарас. — Сходимо ув пост ву Пачаив, замолимо грих. А описля Паски — у Сичь!
— Батько! Шкода брита! — сказав Астап.
— А чоп з ным було, колы Сичева Беспека казувала б йому, сабаке, цю пирнуху по шысть, по осмь годын, а той цилодобово биз роздыху на проссачь-просрачь?! Казувала б як мине ув молодисти, коды усе думковалы що я амь англиський шпигун! — мовив старий Тарас тай вдобавив: — Не втаицця шыло ву мэшке, и шляхтыч латынський не пидзакровицця просредьмеж козакив з их святей вирой! О тож и пыдир не сховаицця просредьмеж гарних хлопцив!
— А взаправду — чоп з ным було, батько? — спросив Астап.
— Чоп було? — перепитав Тарас. — Сичева Беспека виддала б його усим гарним хлопцям-сичовикам для взабавы тай употехи. Тай вони трахувалы б його, не зупиняючися, в рит тай в жыпий и вдень, и вночи поки вин би не помэр. Цяка вже изь ця стара козацька употеха тай взабава! Цяк збэрегають себе козаки вид проникнення до сэбе пыдирив тай цяк винищують их!
Тарас ще раз оглянув корпець Ондрия, плюнув на нього тай сказав:
— Ах ты ж! В рит тай в жыпий! Бисов сын… В рит тай в жыпий! Будь проклятий дэнь зароджування твого, бо в той час не було у мени гумова нацюцюрника!
Помовчаши трохи тай похитавши головую, Тарас продовжив:
— Залупить б, його, сабаку, як цапа тай повесувати його шкиру со свинячим його рылом на синце, ву-на видном мисци, заради вназидування усим гарним хлопцям!
Нарэшти, дружина Тараса наготувала стравы для трапезы тай вин разом з Остапим сив за стил. А писля трапезы Тарас лиг на вукушэтку видпочити.
Тарас возлягав на вукушэтки тай взгадував битви колышних рокив. Ось, вин з сичовиками штурмуэ Кыив. Вин, молодий полковник, видрядив Мыколу Пидтерисраку тай Апанаса Рыло, собинних глорьных бойових товарщиней, да на дротохиде забэруцця на девьятиповерхивку з кулемётим тай снайпэрувачными гвинтивками, чоп влаштуваты сподивайку ворогам. А потим загин, гурт його захопив мол на околици миста тай влаштував там прывал тай обид; тай уси бийцы почалы мрияти як вони захоплять Львив, Варшаву, Бэрлинь, Парыж тай Лондынь. Але пидлый ворог не дремав; як буйний витир вломився вин в будивлю тай напав на загин Тарасу. Жорстока була битва. Ось, пав ву-за мьясним прилавким Голожопко, цяк и не встигнувши дойисти гарний шмат сала; ось, ву чайному виддили застогнав, поранений у груди, Нессывкорыто… А поруч з Тарасим перебинтовував обвислю позапрокривавлэну руку боэць з дюже смехливей фамылиэй Стрелков. Але Тарас не здававси. Вин продовжував командувати боэм.
Йах! Багато зэнь отримав ворог! Але вжэ немаэ в живих Попэрдэлки, вже пав Разбзда тай на мэртвим корпеце Овсия Насэрикруга вже корчицця в агонии Дмитро Задэрикоза… Оле! Тай Забадайкомар пав, дюже гарний хлопець! Час видступати. Тарас вмило вывив свий загин су-из молу тай начав видхождэнне. Ворог разпогнавси ву-за ним. Тай отут з даху будынки выстрэлувалы снайпэри тай вразыли офэцирив. А потим заробив кулемёт. Не пидвели полковника Тараса Мыкола Пидтерисрака тай Апанас Рыло! Хитристь вдалася. Зэнь Тарас разгорнув свий видступующ загин тай повив його у отаку; вин напав на пришового ву замешанне ворога тай поразгромив його…
Тарас повертинувся на хвилину з цукерних спогадив тай потим, продовжувамши возлягаты на вукушэтки, звив вгору руку тай мовив Астапу:
— У Сичь! У Сичь! Тремтися, ворог! Бо вще нэ вупородылась тай не вупородыцця цяка ворожья сыла та цяка бисова рать, чоп взмогла возтворыты пэремогу руской сили! Прокохайтя ж ны у сраку!
Примечания:
«не маэ що иснував иснуючий що бачив» — по-русски: «не имеет существовавший существующий видевший» — калька с невозможной в действительности английской конструкции «hasn’t been being seen» (present perfect continuous tense, passive voice глагола to see с отрицанием). Эта конструкция невозможна по той причине, что глагол to see, как глагол чувственного восприятия, не употребляется во временах perfect continuous.
«мав що зняв» — по-русски: «имел снявший» — калька с английского «had dismounted» (past perfect tense, active voice глагола to dismount).
«амь» — от английского «am» (1-е л. ед. ч. глагола to be) с тем же значением.
«арть» — от английского «art» (2-e л. ед. ч. глагола to be, уст.; соответствующее местоимение — thou, тоже уст.) c тем же значением.
«изь» — от английского «is» (3-e. л. ед. ч. глагола to be) с тем же значением.
«йах» — от английского «yeah» (вариант: «yeh») с тем же значением: (i) утвердительный одобрительный возглас, восклицание; (ii) нестандартный, неформальный вариант «yes».
«зэнь» — от английского «then» («тогда») с тем же значением.
«корпець» — от английского «corpse» («мёртвое тело», «труп») с тем же значением.
«сплэндорнулы» — сверкнули, засияли, заблестели; от английского «splendor» («сверкание», «сияние», «блеск»).
«дик» — от английского «dick» с тем же значением: эвфемизм для обозначения мужского полового члена.
«мол» — от английского «mall» с тем же значением: супермаркет циклопических размеров, который обычно строится на окраине города или за городом, вблизи выезда из него. По-русски обычно пишется как «молл», но такое название для подобных супермаркетов на русском языке используется редко.
«хантэрно» — охотничье; от английского «hunter» («охотник»).
«глорьный» — славный; от английского «glory» («слава»).
«шам» — от английского «shame» с тем же значением: позор, бесчестье.
«тай» — да и, и, да.
«чоп» — что бы, чтобы
«зализопривабливный» — притягивающий железо, то есть магнитный.
«малюванопливка» — киноплёнка, кинолента, магнитная видеолента (например, в видеокассете); фильм. Буквально: разрисованная плёнка, плёнка с рисунками, плёнка для нанесения рисунков.
«гумовый» — резиновый, латексный; от английского «gum» («резина», «камедь»).
«ув», «в», «ву», «у» — в, во.
«з» — из, с, со, от.
«й» — и.
«цяк» — так.
«вот» — от.
«вох» — ох.
Русский литературный перевод:
В рот и в задницу
Тарас проснулся рано — так рано, что утренние сумерки ещё и не думали начинаться. Он быстро оделся и отправился с хутора на железнодорожную остановку встречать своих сыновей — старшего, Андрея, и младшего, Остапа. Они, наконец, приехали на несколько весенних недель к своему отцу, чтобы отдохнуть. Из-за козней судьбы отец не был видим сыновьями, а сыновья — отцом уже более двух лет.
Поезд пришёл вовремя. Отец радостно обнял сыновей и сказал им:
— А были ли вы в Сечи? Вы думаете, что вы уже взрослые и хорошие парни — но были ли вы в Сечи? Не были?! Тогда какие же вы казаки? Нет, вам непременно надо побывать в Сечи и понюхать пороха! Если не пойдёте туда, в Сечь, то я вам — не отец и вы — не сыны мне!
— Пойдем, отец, в Сечь! Когда хочешь? — сказал Остап.
Андрей молчаливо кивнул головой на слова Остапа.
— Иного я и не ожидал от сынов своих! — сказал старый казак Тарас и они отправились обратно домой. Путь их лежал через поля и рощи.
Идя вместе с отцом, Остап вспомнил, что точно также шёл когда-то с ним давным-давно, ещё в детстве. Только тогда было лето. Над полем и над дорогой летали стрекозы и бабочки… Вспомнив эту картину из прошлого, Остап спросил:
— Отец, а почему бабочки называются залупивками? Я думал об этом с детства, но так и не решился никого спросить…
— Потому, сын, — ответил Тарас, — что они вылупляются из кокона и при этом залупляют его — то есть раскрывают, сбрасывают с себя, вылезают из него.
— Как просто! — изумился Остап.
Далее все шли молча. Тишину нарушил лишь однажды пролетевший ввыси вертолёт.
Вскоре Тарас с сыновьями пришли домой. Они был голодны, но жена Тараса всё ещё готовила еду. Делать было нечего.
— Так что, парни — в Сечь?! — спросил Тарас. — Да, в Сечь! А для этого устрою-ка я вам проверку. Ведь как знать — может быть, кто-то из вас — педераст?
— Какую проверку? — спросил Остап. — Самопроверку? На то, что нам снилось и сниться — красивые девушки или голенькие мальчики?
— Нет, не эту! — ответил Тарас. — Я устрою вам нашу, казацкую, самопроверку! Старую казацкую забаву и потеху, что зовётся «В рот и в задницу». Тогда посмотрим — какие вы казаки и достойны ли вы дел своих отцов и дедов.
— Отец! А почему так странно назвали эту забаву — «В рот и в задницу»? — спросил Андрей.
— Потому, сын, что при забаве этой смотрят порнофильмы, в которых мужчины мужчин того… ну, того… в рот и в задницу! — был отцовский ответ.
Тарас задумался на пару мгновений и продолжил, обращаясь к Остапу:
— А принеси-ка мне, сын, те две видеокассеты, что стоят у меня в книжном шкафу за святой Библией! Вот мы и посмотрим — не завёлся ли среди нас педераст и кто он есть такой?
Тарас принёс из соседней комнаты видеомагнитофон и подключил его к телевизору. Тем временем Остап принёс видеокассеты.
— Отец! Не буду я смотреть эти фильмы! — сказал Андрей. — Грех! Сегодня —Прощёное воскресенье перед Великим постом!
— Ох, не к добру, сын, ты так говоришь, выставляя себя благочестивым! Чует отцовское сердце! Не ты ли на прошлой встрече говорил мне, что на втором курсе университета понял, что Бога нет? Ох, не к добру это…
Тарас снова задумался на краткое время, покачал головой, перекрестился, вставил видеокассету в видеомагнитофон и сказал:
— Разве член твой, сын, воздвигнется от тех образов, что ты так боишься и страшишься устремлять глаза на порнофильм? Разве встанет, сын, срамной уд твой казацкий на задницу мужчины и на его попу? Сын! Неужели ты боишься этого? Отчего же? Оттого, что ты — педераст? Тогда ты — не казак! И не сын мне! Ибо тогда ты — педераст! И не место педерастам на казацкой земле! Смотри, сын, — если это так, то я сам убью тебя!
И Тарас со своими сыновьями стал смотреть гей-порнофильм.
Через несколько минут Остап сказал:
— Отец, тьфу! Какая мерзость! Как это можно смотреть?
— Воистину, сын! Это так и есть — мерзость. Тьфу! — ответил Тарас.
Прошло минут десять и Остап снова сказал:
— Отец! Тошнит меня от этого фильма! Выключи!
— Хорошо! Это хорошо! Хороший, добрый парень! Да только какой же ты хороший казак, если не можешь себя пересиливать и смотреть такие фильмы хотя бы час или два?
Андрей же ничего не говорил.
Через полчаса Остап случайно взглянул на Андрея, пришёл в неописуемое изумление и воскликнул:
— Педераст, отец! Брат мой родной — педераст!
Тарас взглянул на член Андрея и отцовские глаза его в ужасном гневе и страшной ярости сверкнули смертной угрозой.
— Вот, я тебя, педераста, породил и я же тебя, собаку, и убью! — вскричал, придя в исступление, Тарас. — Вот, я тебя, турок, жид ты и лях треклятый, я, отец твой родной, этой самой десницей отцовской тебе, гадюке, сам вобью кол в самое сердце! Пусть не будет полового маньяка и извращенца на святой казацкой земле, пусть не позорит он наше славное казацкое племя!
Тарас снял со стены охотничье ружьё и выстрелил в грудь Андрея; пуля, стремительно пролетев, попала ему в самое сердце и разворотило его. Андрей бездыханно упал на пол и обильно залился кровью.
Как падаль скотины вытащил Тарас бездыханное тело своего сына из дома на двор.
— Остап! — молвил Тарас. — Сходим постом в Почаев, замолим грех. А после Пасхи — в Сечь!
— Отец! Жалко брата! — сказал Остап.
— А что бы с ним было, если б Служба безопасности Сечи стала показывать ему, собаке, эти порнофильмы по шесть, по восемь часов, а то и круглыми сутками, не давая при этом времени даже на то, чтобы сходить по большой или по малой нужде? Стала показывать так, как показывала мне в молодости, когда все думали, что я — английский шпион? — молвил старый Тарас и добавил: — Не утаиться шило в мешке, и шляхтич-католик не скроется между казаков с их святой верой! Равно, и педераст не спрячется между добрыми парнями!
— А правда — что бы с ним было, отец? — спросил Остап.
— Что бы было? — переспросил Тарас. — Служба безопасности Сечи отдала бы его всем добрым парням-сечевикам для забавы и потехи. И они насиловали бы его, не переставая, в рот и в задницу и днем, и ночью до тех пор, пока он бы не умер. Такова уж эта старая казацкая потеха и забава! Так хранят себя казаки от проникновения к себе педерастов и так истребляют их!
Тарас ещё раз осмотрел тело Андрея, плюнул на него и сказал:
— Ах, ты ж! В рот и в задницу! Бесов сын… В рот и в задницу! Будь проклят день, в который ты зародился, ибо в то время не было у меня презерватива!
Помолчав немного и покачав головой, Тарас продолжил:
— Содрать бы с него, собаки, кожу как с козла и повесить её вместе с его свиным рылом на солнце, на видном месте, для назидания всем добрым парням!
Наконец, жена Тараса приготовила еду для трапезы и он вместе с Остапом уселся за стол. А после трапезы Тарас лёг на кушетку отдохнуть.
Тарас лежал на кушетке и вспоминал битвы прежних лет. Вот, он с сечевиками штурмует Киев. Он, молодой полковник, отрядил Миколу Подтерисраку и Апанаса Рыло, своих славных боевых товарищей, на лифте забраться на девятиэтажку с пулемётом и снайперскими винтовками, чтобы устроить сюрприз врагам. А после отряд, группа его захватила молл на окраине города и устроила там привал и обед; и все бойцы стали мечтать о том, как они возьмут Львов, Варшаву, Берлин, Париж и Лондон. Но подлый враг не дремал; словно буйный ветер вломился он в здание и напал на отряд Тараса. Жестока была сеча. Вот, пал за мясным прилавком Голожопко, так и не успев доесть добрый шмат сала; вот, в отделе чаёв застонал, раненый в грудь, Нессывкорыто… А рядом с Тарасом перебинтовывал обвисшую окровавленную руку боец с очень смешной фамилией Стрелков. Но Тарас не сдавался. Он продолжал командовать боем.
Да, враг получил тогда немало! Но уж нет в живых Поперделко, уж пал Разбзда и на мёртвом теле Овсея Насерикруга уже корчится в агонии Дмитро Задерикоза… О! Убит и Забодайкомар, очень хороший парень. Пора отступать. Тарас умело вывел свой отряд из молла и начал отход. Враг погнался за ним. И тут с крыши дома выстрелили снайперы и поразили офицеров. А затем заработал пулемёт. Не подвели полковника Тараса Микола Подтерисрака и Апанас Рыло! Многих врагов поубивали они. Хитрость удалась. Тогда Тарас развернул свой отступающий отряд и повёл его в атаку; он напал на пришедшего в замешательство врага и наголову разгромил его…
Тарас вернулся на минуту из сладких воспоминаний, а затем, продолжая лежать на кушетке, воздел вверх руку и сказал Остапу:
— В Сечь! В Сечь! Дрожи, враг! Ибо ещё не родилась и не родится такая вражья сила, такая бесовская рать, которая смогла бы превозмочь русскую силу! Расцелуйте же нас в задницу!
»
Прочитав этот нехитрый рассказ школьника Кураев изумился и от души посмеялся.
А через несколько месяцев по всей стране против Кураева была развёрнута очередная долговременная многолетняя компания: ученики школ и университетов слали Кураеву в Броксгейт гневные письма, в которых всячески поносили и клеймили его. В каждом из этих писем Кураев множество раз обзывался «пидором», «пидарасом», «петухом», «предателем», «изменником», «выродком», «перебежчиком»; в каждом из этих писем на его голову призывалось множество проклятий и кар то от матушки-России, то от русского народа, то от православной церкви, то от предков Кураева, то от самого Господа Бога. Детские и молодёжные газеты и журналы даже печатали на своих страницах типовые письма, в которых оставалось много места для сбора подписей. Читателям было достаточно вырезать страницу, поставить свою подпись, собрать подписи желающих и отправить письмо в Броксгейт. Почта России пересылала эти письма бесплатно — то есть за счёт государственных дотаций. Бывало, что в таких письмах Кураев насчитывал до сотни подписей. Бывало, что в иную неделю таких писем набирался аж целых два мешка.
А ещё через несколько месяцев старший брат Кураев публично отрёкся от него; это отречение показывали по центральному телевидению. Брат также проклинал Кураева, много раз называл его пидором и желал ему гореть в аду. Содержание выступления брата несильно отличалось от содержания множества писем из России, поступавших к Кураеву. На следующеё неделе с подобным отречением от родства с Кураевым выступили все его внучатые племянницы и племянники, дети брата, которых было четверо. Когда они совместно выступили с этим отречением, то что-то навсегда оборвалось внутри у Кураева… Нет, он конечно, понимал, что на них давили, что отречение это было нужно для того, чтобы иметь возможность спокойно жить себе дальше и двигаться вверх по карьерной лестнице, а, может быть, и просто для того чтобы иметь хоть какую-то приличную работу и просто для того, чтобы иметь возможность поступить после школы в университет. Но всё-таки, всё-таки…
Разумеется, задумка ликвидировать Кураева никуда не делась. Но в ФСБ решили затаиться — ибо частые несчастные случаи с Кураевым были бы подозрительны. Прошло более полутора лет. Был разработан и начал осуществляться новый план. Он был прост: якобы мусульманские террористы приговорили Кураева, как некий символ растленного педерастического запада, к смерти. Андрею Вячеславовичу несколько раз поступали угрозы взорвать его вместе с его замком… Операция «Адский огонь» началась.
Почему эту операцию назвали «Адский огонь»? Здесь свою руку приложил никто иной, как Илларион Алфеев. Это был его совет — дать новой операции по уничтожению Кураева такое название. Кураев порой представлялся Алфееву этаким Дон Жуаном, заслуживающим всяческих кар от Неба. А как погиб Дон Жуан?
Первоначально Кураева, как и писалось в угрозах, хотели взорвать вместе с замком обычной взрывчаткой. Но Алфеев, который был в курсе операции и мог давать свои советы, решил, что лучше будет, если Кураева и его замок взорвут ко всем чертям боеприпасами объемного взрыва и настоял на этом. По мысли Алфеева, Кураева и его замок должен был поглотить океан огня, огненный шторм и смерч; он должен был ворваться в замок и выжечь в нём всё живое, лишив при этом его воздуха — то есть возможности дышать.
Как и в прошлый раз, благословение на спецоперацию дал сам Патриарх Кирилл. При этом несколько военачальников провели особую встречу с одним лишь митрополитом Илларионом и на этой встрече он дал им ещё одно, своё собственное, благословение.
На этот раз спецподразделение с боеприпасами было высажено близ замка Броксгейт с малых подводных лодок, рассчитанных всего на несколько человек; эти малые подлодки отправились в путь с материнской подлодки, которой удалось достаточно близко незамеченной подойти к берегу. Подлодке даже пришлось войти в территориальные воды Соединённого Королевства.
Наступил вечер. Было уже темно. Спецподразделение незаметно подобралось к замку и заминировало его. После того, как были установлены таймеры, командир начал отход.
В это время в Москве, в переделкинской даче, митрополит Илларион расхаживал по просторному залу и ожидал взрыва. Дополнительных звонков из московского штаба, руководившего спецоперацией, не поступало; это означало, что всё идёт по плану: взрыв должен был произойти в тот самый час «Ч», который и был запланирован. На столе перед зеркалом у Иллариона стоял будильник, отсчитывавший время для столь вожделенного мгновения. Илларион то и дело подбегал к нему и смотрел: сколько времени осталось?
Наконец, до взрыва осталось менее трёх минут. Илларион подошёл к зеркалу, возле которого стоял будильник, и, придя в радостное исступление, вновь запел.
Илларион, исполнившись величия, напевал партию статуи Командора из финала второго акта «Дон Жуана»:
Don Giovanni a cenar teco [Дон Жуан, на свою ве́черю]
m’invitasti e son venuto! [ты пригласил меня — и я пришел!]
Ferma un po’! [Подожди мгновенье!]
Non si pasce di cibo mortale [Не вкушает пищи смертных]
chi si pasce di cibo celeste! [тот, кто вкушает небесную пищу!]
Altre cure più gravi di quest [Другая забота, более важное исканье,
altra brama quaggiù mi guidò! [другое стремленье меня привело на этот свет!]
Parlo; ascolta! Più tempo non ho! [Буду говорить; внимай же! Не имею много времени!]
Tu m’invitasti a cena, [Ты пригласил меня на ве́черю]
il tuo dover or sai, [и теперь знаешь, что за тобою – долг.]
rispondimi: verrai tu a cenar meco? [Отвечай же мне: придешь ли ты на мою ве́черю?]
Risolvi! [Решай!]
Verrai? [Придёшь?]
Dammi la mano in pegno! [Дай мне руку в залог!]
Cos’hai? [Что не так?]
Pentiti, cangia vita, [Покайся, измени жизнь;]
è l’ultimo momento! [это последняя возможность!]
Pentiti, scellerato! [Кайся, негодяй!]
Pentiti! [Кайся!]
Ah! tempo più non v’è! [Увы! Больше времени нет!]
До звонка будильника ещё оставалось время и Илларион торжественно проглаголал:
— Настал час неотвратимого возмездия для предателя и развратника! Сдохни же, падаль!
Прошло несколько секунд; будильник пропищал. Он говорил о том, что час «Ч» пробил. Именно это мгновенье было установлено на таймерах боеприпасов объемного взрыва. Тогда Илларион засмеялся и продолжил петь — но теперь уже от имени гибнущего Дон Жуана:
Da qual tremore insolito [Какой необычайный ужас]
sento assalir gli spiriti! [я чувствую от нападений этих духов!]
Dond’escono quei vortici [Откуда исходят эти огненные вихри,]
di foco pien d’orror? [исполняющие страха?]
Chi l’anima mi lacera? [Кто раздирает мою душу?]
Chi m’agita le viscere? [Кто сокрушает моё сердце?]
Che strazio, ohimè, che smania! [Что за пытка, — горе мне! — что за одержимость!]
Che inferno, che terror! [Какой ад, какой ужас!]
Ah! [A!]
Затем Илларион улыбнулся и с интонациями конферансье, объявляющего очередной номер, произнёс дальнейшие слова либретто:
— Языки пламени поглощают Дон Жуана. На сцене всё успокаивается и выходят другие действующие лица.
Илларион снова громко засмеялся; он продолжал смеяться довольно долго; наконец, Илларион утих и сказал:
— Всё, сдох Эдинбургский Пидор! Кончился! Весь изошёл на го́вно! Сраный пидор!
Когда пожарные и спасатели прибыли на место взрыва, то не обнаружили никого из живых. Замок наполовину был превращён в руины, которые обязательно погребли бы под собой всякого, кто оказался бы нём. Да и использование боеприпасов объемного взрыва не оставляло надежды на выживание. Пожарные дотушили пожар и уехали вместе со спасателями.
О происшедшем сообщили в ночных новостях по местному телевидению и радио. Утром про это было напечатано в газетах и утром же про происшедшее стало известно в России. А уже к обеду по православному телеканалу «Спас» показывали вживую рассказ одного благочестивого и благообразного старичка, который только что, этой же ночью, сподобился видеть удивительный сон.
— Чувствую я, что куда-то проваливаюсь. — рассказывал старичок. — И вот, — можете мне верить, можете — нет, — оглянулся я вокруг и вижу, что оказался в аду. Он такой, как об этом в святых книгах пишут и изображают на святых иконах: огонь, котлы, сковороды, черти со свиными мохнатыми рылами и с вилами, значит… И в этом аду я узрел пидараса Кураева. Ползал он на чреве весь в червях, в него входящих и его пожирающих и мучающих, нагой. Ползал возле отхожего места. Весь он был как чёрная головешка и объят пламенем. И червь его не умирал, и огнь его не угасал, и зубовный скрежет его не переставал. От отхожего места и от Кураева исходил страшный смрад; но смрад от Кураева был несравнимо, в тысячу, в тьму тем раз ужасней, чем от отхожего места! Мне даже непонятно было — как можно вытерпеть такой смрад и не умереть от него. Даже смрад только от одного отхожего места. На шее у Кураева был огромный мельничный жернов — он был повешен ему на шею на толстом канате. И с этим мельничным жерновом Кураев то и дело низвергался бесами в нечистоты, в отхожее место; он задыхался там, наглотавшись нечистот, а затем поднимался вверх. И когда он оказывался вне нечистот, то тут же к нему подбегали два чёрта и глубоко засовывали ему в задницу и в рот по толстенному лому, докрасна раскалённому в пылающим жаром костре. С этими-то двумя ломами он и ползал вокруг отхожего места некоторое время — до тех пор, когда его вновь не погружали в нечистоты. Пока в Кураева были вставлены эти два раскалённых лома и пока он был погружён в нечистоты, он почти ничего не говорил, но только лишь стонал и кричал от мук; и эти стоны и крики раздирали сердце и душу. Единственными словами, которые он иногда произносил в это время, были: «Каюсь!» и «Господи, пощади!». Но после того, как из Кураева вынимали два лома, у него оставалось малое время до погружения в смрад нечистот; в это время ему была некоторая ослаба от мучений. И в эти-то краткие мгновенья Кураев тотчас выставлял свой зад торчком вверх, торчком к Небу, к Богу и неистово хулил Святого Духа! О ужас!
— Когда я достаточно насмотрелся на мучения и на хулы Кураева, — продолжал старичок, — ко мне подошёл ангел и сказал: «И Дьявол, будучи в муках, кается! Только сила Божья и муки заставляют Кураева раскаяться в том, что он делал и в том, какой соблазн подавал. Милосердный Бог воскресил бы Кураева и дал ему покаяться, если бы тот мог! Но ведает Бог, что тогда, не будучи в муках, эта грешная душа снова отвергнет Троицу и Христа-Спасителя и воздвигнет хулу на Святого Духа! Сам видишь по тем кратким мгновениям, в которые мучения Кураева ослабевают, что для него невозможно спасение!». После этого ангел взял меня за плечи и стал поднимать. Вскоре мы оказались вне ада; увидев, что я вышел из ада, я проснулся. Не дай Бог, закончить жизнь в таком состоянии, в каком закончил её Кураев!
Но Кураев вовсе не погиб. Не погиб и Альфред. За день до спецоперации его отправили с аппендицитом в один из госпиталей Эдинбурга. А что касается Кураева, то незадолго до взрыва он спустился через потайную дверь возле камина в тайные подземелья замка, в которых он оборудовал свой винный погреб. Там же в холодильниках хранились и различные сыры. Кураев долго дегустировал вина и сыры и, опьянев, уснул в одной из уютных комнат подземелья. От взрыва он проснулся и обнаружил, что находится в полной тьме. Тогда он запустил генератор и включил аварийное освещение. Вскоре Кураев обнаружил, что обычным путём выбраться из подземелий невозможно. Тогда он стал думать, что ему делать дальше. Из подземелий замка несколько выходов вело в подземные пещеры, располагавшиеся возле замка. Войдя в одну из таких пещер он обнаружил кирпичную кладку, скрывающую путь куда-то. Кураев нашёл кайло и стал разбирать эту кирпичную кладку. Оказалось, что за кладкой располагался колодец. Проделав большой лаз, Кураев пролез в него и оказался на дне сухого колодца; он поднял голову вверх и увидел сияющие звёзды. Но как выбраться со дна колодца? Кураев отложил решение этого вопроса до следующего дня и отправился спать. На следующий день он снова пробрался на дно колодца и стал звать на помощь. Ему пришлось кричать несколько часов, пока не приехала полиция и спецслужбы для расследования. Тогда Кураева услышали и помогли ему выбраться наружу.
На этот раз российскому спецназу не удалось скрыть свою операцию. Материнская подводная лодка была обнаружена английским флотом и была вынуждена уйти. Поэтому участникам спецоперации пришлось выбираться из Великобритании альтернативным путём. Предполагалось, что они по подложным документам, выданным им в российском посольстве, должны были вылететь из Лондона в Москву. Но это удалось лишь троим из семи участников спецоперации: четверо были обнаружены и схвачены. Разразился международный скандал. А после того, как американская подводная лодка якобы случайно пустила на дно судно с важными российскими чиновниками и генералами, о дальнейших покушениях на Кураева не могло быть и речи.
Замок был разрушен на половину и даже более. Жить в нём было невозможно и Кураев с Альфредом и прислугой перебрались в стоявший неподалёку от замка домик для гостей. Оранжерея, в которой Кураев решил выращивать свой клевер, почти не пострадала и позже, после возвращения и Второго большого Кураевского тура, он мелкими партиями стал рассылать семена нового сорта клевера, у которого около десяти процентов листьев имели четыре листа. Что касается замка, то Кураев решил во что бы то ни стало восстановить его, ибо никоим образом не хотел уезжать со столь полюбившегося ему места. Это место было дорого Кураеву не столько замком, сколько тем лугом на вершине крутой скалы, стоявшей возле самого моря — тем лугом, на котором он то ли в действительности, то ли во сне повстречал лепрекона. И незадолого до того, как Андрея Вячеславович вернулся домой из того же Второго большого Кураевского тура, замок был восстановлен.
Операция «Адский огонь» провалилась. Вечером следующего после взрыва замка дня Кураев стоял на балконе дома домика для гостей и смотрел на развалины замка. Кураев вспомнил, что вскоре после того, как уверовал, он испытал что-то вроде исступления и озарения. Тогда по телевизору показывали пчёл и рассказывали про то, как мудро и сложно устроена их жизнь. И в это время на Кураева снизошло своего рода «откровение»: «Да, Бог есть! Кто ещё мог так премудро и сложно всё это создать, так соразмерить одну часть сущего другим его частям?! Кто мог вложить в живые создания разум, установить законы как для живого и неживого?». Теперь же это «откровение» как бы продолжилось:
— Да, да, да… — думал Кураев. — Всё это так. Бог создал всё премудро, сложно, соразмерно; он вложил разум и установил законы… Но всё это — для того, чтобы всё страдало и мучилось, билось друг с другом за кусок хлеба и место под солнцем, издевалось друг над другом и насиловало друг друга. И чтобы Он, Бог, подобно римскому патрицию, восседавшему на ипподроме и кровожадно смотрящему для развлечения на битвы и смерть гладиаторов и на пожирание людей зверями, чтобы Он, Бог, так же восседал на Своём престоле и наслаждался этими тараканьими бегами и борьбой пауков в банке внизу… Наслаждался и впитывал, впитывал и впитывал в себя страх, боль и страдания ничтожных перед его очами существ как целительный бальзам и афродизиак, как амброзию и элексир бессмертия… Да, премудро устроен человек Богом. Но для того, чтобы он страдал и убивал другого человека. Премудро устроен зверь. Но это лишь для того, чтобы он пожирал других зверей и человека… Премудро устроена колесница и велик разум, который вложил Бог в тех, кто имеет дело с обработкой металлов… Но это для того, чтобы эта колесница давила и резала людей в бою… Премудро устроен человек, премудро… Но для того, чтобы он стал страдающим и безумным моральным уродом, которые несёт страдания другим, убивает, предаёт, грешит напропалую, соблазняет и поганит свою душу… Может быть, среди всех эти уродств и уродов Господь Бог чувствует себя не таким уж злодеем и уродом?
Далее Кураеву пришла на ум история из блокадного Ленинграда. Тогда дети больших чиновников учились вместе с простыми детьми. И одна девочка, отец которой был большой партийный начальник, каждый день приносила в школу бутерброд с маслом. Она не съедала его целиком; половину она выбрасывала в ведро для мусора и наблюдала за тем, как голодные дети дрались за этот кусок.
— Вот это и есть забавы Бога… — сказал про себя Кураев.
После этого воспоминания Кураева коснулись повествований Библии. Он вспомнил, как царь Давид жёг в обжигательных печах пленных — надо полагать, ещё живых, вместе с беременными женщинами. Он вспомнил, как Моисей приказал убить десятки тысяч пленных детей; эти дети даже не были из тех народов, которые Иегова предписал истребить. Он вспомнил, как сам Иегова умертвил в Египте всех первенцев — включая грудных младенцев. Он вспомнил, как Иегова же приказал обворовать иудеям египтян, своих друзей — ведь разве враги или чужие заняли бы на время золото и серебро? Он вспомнил ещё много чего, плюнул и сказал:
— Лучше бы Иегова, Давид и Моисей трахали друг друга и ходили по гей-клубам, чем занимались тем, чем они занимались, этими убийствами и детоубийствами… Буддисты сказали бы, что карма у них от этого только улучшилась.
Этим же вечером Кураев смотрел передачу из России о всяких её предателях. В ней вновь склоняли самого Кураева, а также прочих подобных ему изменников, предателей, перебежчиков и врагов народа. Особый упор делался на то, что среди них много геев. Кураев не досмотрел этой передачи; он снова вышел на балкон, оглядел развалины замка и разразился гневной речью:
— Эти русские — словно чёрт из пословицы «Дай бесу палей — откусит руку!», словно тот злой лепрекон из сериала… Да отстаньте же вы от меня, наконец, бросьте меня, чёрт бы вас побрал! Вы мне осточертели уже, «братья по крови»! Поймите, наконец, — я уже давно не из ваших! И вообще, как вы не поймёте своими дурными головами, что гей не может изменить России! Гей не может изменить России, как бычок не может изменить мясокомбинату! Естественная цель жизни бычка — сбежать и разрушить мясокомбинат! И глупо упрекать его в преследовании этих целей и заставлять его приносить мясокомбинату клятву на верность! Она ничтожна!
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
